«Но не тою Русь была тогда, какою стала теперь. В те времена она сильна была любовью и святой верой своей, непоколебима в своей преданности Царю и Отечеству. А ныне что мы видим? Идет тяжкая война. Сплотиться бы всем нам надо в высоком самоотвержении, полном патриотическом чувстве, а вместо этого в земле нашей царит внутренняя смута. Родные сыны России, под влиянием неведомых в старину пагубных учений, враждою раздирают ее материнское сердце.
        Любви к Церкви нет, благоговение к власти исчезло. Все перевернулось вверх дном: наука брошена, святое все попрано. Вот где настоящее горе и несчастье России. Не стало ничего святого, неприкосновенного для нас. Страх Божий утратили мы, а грубый эгоизм современных «сверхчеловеков» возлюбили».
        Тяжкое горе переживает теперь Россия. Минул уже год несчастной войны, флот уничтожен. Наши храбрые воины гибнут десятками тысяч от вражеского оружия. Армия терпит поражение за поражением. Полное уныние в сердцах наших. Не в первый раз посещают Русь Святую тяжелые бедствия. Пережила она времена самозванщины, с честью и торжеством вышла из вековой борьбы со шведами и из страшных Наполеоновских войн. (Из статьи митрополита С-Петербургского и Ладожского Антония Вадковского, 1905 г.).

«Настоящая кровопролитнейшая война наша с язычниками есть также праведный суд Божий за грехи наши. Приближение окончательного, всемирного, страшного суда Божия ускоряется страшным разлитием зла на земле.
        В настоящее время всякие неправды, как море, покрывают землю; своеволию человеческому нет конца, всяким заблуждениям и порокам широко отворены двери.
        Законы Божии попраны; твари забыли своего Творца, грешные люди в гордости своей возомнили себя неповинными; оскверненные всякими нечистотами, забыли нечистоты свои. «Вол знает владетеля своего, и осел ясли господина своего» (Ис. 1, 3), а христиане отверглись от Христа своего, Спасителя своего, искупившего их кровью Своею от проклятия и смерти.
        «От подошвы ноги до темени головы нет здорового места: вся голова в язвах, все сердце исчахло, язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные и необвязанные и несмягченные елеем. Если бы Господь Саваоф не оставил нам небольшого остатка, то мы были бы то же, что Содом, уподобились бы Гоморре» (Ис. 1, 6-9).
        А вот эти слова пророка идут прямо к нашему времени: «В народе один будет угнетаем другим, и каждый ближним своим; юноша будет нагло превозноситься над старцем, и простолюдин над вельможею» (Ис. З. 5).
        Наши юноши интеллигенты извратили всякий общественный и учебный порядок: взяли на себя дело политики и суда, не будучи никем к тому призваны, взялись судить своих начальников, учителей, правительство и едва не самых Царей;
судили и осудили со своим главой Л. Толстым Самого всемирного и страшного Судию Христа Бога, грядущего со славою судить живых и мертвых; дерзко осудили святую Церковь Христову, «не имущую скверны, или порока, или нечто от таковых» (Еф. 5, 27), ее учение, спасительные таинства и служителей Христа».
        (Из проповеди св. прав. Иоанна Кронштадтского, 1905 г.).


«6 января 1911 года мне удалось попасть в Мариинский театр на «Бориса Годунова» с Шаляпиным. Спектакль этот оказался совершенно исключительным.
        В первый раз после революционных лет Царь посетил театр. После 3-го действия, где на сцене изображена боярская дума, занавес опустился, вдруг неожиданно, минуты через две, взвился. Обращенная к Императорской ложе толпа бояр, на коленях, имея во главе Шаляпина, запела «Боже, Царя храни!» под аккомпанемент могучего, идеального оркестра Мариинского театра.
        Красиво это было до жути, мурашки буквально забегали у меня по спине. Гимн был повторен три раза, подхвачен публикой. Такого исполнения гимна я никогда более в моей жизни не слышал».
        (Из воспоминаний сенатора П. П. Стремоухова).


        «Я ехал под вечер на извозчике по Невскому. ...Мы с ним разговорились, конечно, о войне... Почти сразу он мое воинственное настроение огорошил неожиданной ...фразой: «Все это кажется хорошо, как народ сегодня ведет себя и шапками врага закидать собирается. А все равно - из этой войны ничего путного не выйдет... В нынешнее царствование воевать нам совсем не полагается. При нынешнем Государе никакое дело не выходит, и выйти не может: несчастливый он Царь, и царствование его несчастливое.
        /.../ Да и то сказать следует - нынче такой народ пошел, что такого ли им Царя надобно... Их ух как в железной рукавице зажать следовало бы, чтобы только пищать могли, да просить помилования. А тут у нас все добром, да лаской, да любовью управлять хотят…. А нешто этот народ можно любовью понять!
        …Царя я очень почитаю и жалею…. Ведь душа у него – чисто херувимская. Настоящая христианская, чистая и светлая, что хрусталь. А только – не по нонешнему времени и не по нашему народу такая душа субтильная…». «Откуда ты все это придумал?», - спросил я его. «Книжки священные мало читаются у нас, барин: а в них все написано и всему толкование дано. Вот почитайте-ка их сами и многое постигнете. А кое до чего и сам додумался…».
(Из книги Ф.Винберга «Крестный путь»).


«Я стою в церкви впервые после перенесенной тяжелой болезни. В церкви становится все жарче; кадильный дым вьется клубами под низкими сводами. Крупные капли пота выступают на бледном лбу Государя. Он подзывает к себе адъютанта и тихо просит открыть боковую дверь. Снова видна снежная дорога, на которую падают быстро кружащиеся снежинки. Морозный воздух охватывает меня, пронизывает насквозь ослабевшее после болезни тело.
        Моя мать, напуганная моей болезнью, с тревогой накидывает на меня шубку и озабоченно спрашивает: не холодно ли мне? Государь оборачивается на мой кашель и замечает, как моя мать меня укутывает. Его глаза с лаской и участием останавливаются на мне, затем он снова подзывает адъютанта, и я слышу тихо, но четко сказанные им слова: «Закройте дверь, этой девочке холодно». Его приказание исполняется, мы стоим несколько минут растроганные и взволнованные и затем уходим из церкви, чтобы дать возможность Государю снова открыть дверь, дышать морозными притоками свежего воздуха и горячо молиться до конца долгой службы».
        (Из воспоминаний С.Я. Офросимовой «Царская Семья»).


        «В 11 часов утра к вокзалу безшумно и плавно подошел Императорский поезд. Государь принял рапорт губернатора и депутацию от города Киева, поднесшую ему хлеб-соль... Я видел обращенные к Государю взоры тысяч бежавших в моем кругозоре людей, слышал вырывавшиеся из их грудей радостные крики и звуки гимна, мне казалось, что я уношусь куда-то ввысь, то холод пронизывал меня при мысли, что никакие меры охраны уже не помогут и все мы во власти народной стихии. Я незаметно крестился и сам себя успокаивал, повторяя навеянные мне происходящим слова: «Велик Царь земли Русской!..».
        (Из воспоминаний киевского губернатора А.Ф. Гирса «На службе Императорской России»).

        «Костромские торжества по случаю 300-летнего юбилея дома Романовых в 1913 году. ...Когда Их Величества отбыли на императорскую яхту, то... лишь только народ увидел Государя, раздалось могучее, непрерывное «ура!», шапки полетели вверх, женщины махали платками, многие плакали.
        Государь снял фуражку и низко поклонился народу, глаза у него были влажны. Рядом с ним стояла Императрица Александра Федоровна, две слезы медленно катились по ее белому, как мрамор, лицу...
        Тронулась императорская яхта... Толпа народа следовала вдоль берега, многие вошли в воду и по грудь в воде стремились приблизиться к царскому пароходу, продолжая свое неистовое «ура!» и бросая вверх шапки, пропадавшие затем в волнах... Присутствовавший на торжествах инкогнито Герцог Мекленбургский, брат Великой Княгини Марии Павловны, не мог удержать слезы умиления, созерцая эту не виданную нигде в Европе картину народных оваций своему Монарху.
        Все иностранцы, видевшие костромские торжества, были тоже поражены таким единодушным выражением народных чувств к Царю...».
        (Из воспоминаний Назанского).
        
        «В марте 1915 года Государь посетил судостроительные заводы в г. Николаеве, на которых в то время строились черноморские дредноуты. Государь пожелал осмотреть место, где раскаленные добела шпангоуты выгибаются в ту форму, которую они должны иметь, когда становятся «ребрами» корабля. Здесь, как всегда, был сплошной кошмар: лязг, стук, искры раскаленной стали, сыпящейся кругом...
        Государь долго следил за искусной работой мастеров. Наконец, сказав что-то одному из лиц свиты и подойдя к одному из мастеров, собственноручно дал ему золотые часы. Мастер, не ожидавший такой царской милости, совершенно опешил - на его глазах выступили слезы, и он нервно бормотал: «Ваше Превосходительство... Ваше Превосходительство...». Государь, глубоко тронутый волнением старого рабочего, смутился тоже и, подойдя к нему, отечески похлопал по плечу, по грязной рабочей блузе, и сердечным образом произнес: «Ну что вы, что вы ... Я только полковник!».
        (Из статьи В.М. Федоровского «Император Николай II и его флот»).