Осужденные за православную деятельность: Историк о. Ахия Рахимжанов о новомучениках Карлага
2 ноября празднуется собор новомучеников и исповедников Карагандинских. Основными сведениями о жизни и подвиге новомучеников зачастую являются их следственные дела. О том, как проходила работа в архивах, как добывались факты о новомучениках, пострадавших в самом крупном исправительно-трудовом лагере системы ГУЛАГ – Карагандинском, рассказывает руководитель отдела религиозного образования и катехизации Карагандинской епархии протоиерей Ахия Рахимжанов.
– Батюшка, в этом году мы вспоминаем 100-летие трагических событий, постигших нашу Церковь в ХХ веке. Мы знаем, что более 20 лет назад вы исследовали дела репрессированных за веру. Могли бы вы рассказать об этом подробней?
– В середине 1990-х архиепископ Алма-Атинский и Семипалатинский Алексий (Кутепов) поставил задачу перед алмаатинскими историками, в частности, перед известным церковным историком Верой Королевой (ныне – монахиней Сергией), начать сбор информации обо всех православных христианах, репрессированных в годы гонений. И поскольку Караганда являлась центром гонений, как мы называем, Голгофой Русской Церкви, то возник интерес и к судьбам тех, кто здесь пострадал. Поэтому нужен был компетентный православный карагандинец, который мог бы начать сбор информации в карагандинских архивах о репрессированных. Выбор пал на меня, так как у меня было историческое образование и соответствующая архивная практика.
Я познакомился с Верой Королевой, которая попросила меня насколько возможно подробно выяснить судьбу тех верующих, которые оказались в результате репрессий в Караганде.
Запросы о судьбах этих людей приходили из России, Украины. О них было известно только то, что следы их затерялись где-то в Казахстане. А так как большинство заключенных этапировалось в Карагандинский исправительно-трудовой лагерь (Карлаг), то искать, скорей всего, нужно в наших карагандинских архивах.
– Расскажите, как происходили поиски? Вы сами искали дела репрессированных за религиозные убеждения или вас просили найти информацию об отдельных людях?
– Мне предоставляли списки имен. Я должен был проверить, находились ли эти люди в Карлаге или нет. Также вместе с местными архивистами мы смотрели дела тех людей, которые были осуждены по статье 58/2 УК СССР «Контрреволюционная деятельность», и основной причиной заключения была религиозная деятельность. Мы исследовали их дела и смотрели, пострадал ли человек за свои убеждения и был ли этот человек православным. Последнее условие было первостепенной важности, так как проблема состояла в том, что в лагере находилось много людей, которые указывали свое вероисповедание как «православное», но могли относиться к раскольникам. Дело в том, что в 1920-е годы, после смерти патриарха Тихона, в Русской Православной Церкви начались расколы. Группы священников, недовольные тем, что Заместитель Местоблюстителя Патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский) пошел на контакт с властями, откалывались от Церкви и уходили в раскол.
– Скажите, как непосредственно проходила ваша работа? Вы читали дела, протоколы допросов?
– Да. Мне давали карточки, дела, протоколы допросов. Нужно заметить, что большинство дел были очень похожи одно на другое. Становилось очевидно, что эти протоколы заполнялись самими следователями, потому что формулировки ответов со стороны подсудимых были не характерны для них и написаны канцелярским, казенным, совсем нецерковным языком. И поэтому запомнилось совсем немного каких-то отдельных эпизодов из того множества дел, которые я просмотрел.
– Можете ли вы рассказать о некоторых таких эпизодах?
– Особенно запомнились дела, в которых находились вещи допрашиваемых. Вернее, не столько вещи, сколько различные конверты, квитанции, чеки 1930-х годов. То есть то, что могло уместиться в дело. Таким образом, этот человек представлялся более реальным, более живым. Одно дело, когда ты читаешь документ и видишь, максимум, подпись человека и несколько сухих фактов из его биографии, написанных рукой следователя. И другое дело, когда ты видишь конвертик, в котором находятся чеки, квитанции, которые нашли в карманах человека, и он сам держал их в своих руках. Тем более что большинство дел с такими конвертиками заканчивались выпиской о расстреле.
– Вы говорили, что вам запомнились некоторые факты из допросов. Какие именно?
– Например, допросы женщин. Поражало их мужество. Если мужчины чаще всего пытались доказать, что они невиновны в том, что им инкриминируют, что это наговор, и единственная их вина состоит в том, что они веровали в Бога, то женщины нередко принципиально отказывались отвечать на вопросы. Даже по протоколам было видно, что они провоцировали следователя, не оправдывались, а говорили о том, что эту безбожную власть они легитимной властью не считают и что если будет возможность, они и дальше будут заниматься религиозной деятельностью. Таким образом, женщины оказались более тверды, мужественны и последовательны.
Также вспоминается и противоположный случай. Это дело одного из священников. Ему было около 70 лет, и он был приговорен к расстрелу. И вот в деле есть его письмо-апелляция, в которой он просит оставить его в живых. Он пишет, что он честный и порядочный человек и хочет умереть, сохранив своё доброе имя. Он стар и хочет умереть своей смертью, он отрекается от своего сана, клянется в верности советской власти, так как хочет сохранить свою репутацию для себя и для своих потомков. Но дело также завершается выпиской о расстреле, отречение его не спасло. Однако таких дел было меньшинство, большинство же просили о том, чтобы на их деятельность смотрели беспристрастно, что они не занимаются политикой, так как Церковь не от мира сего, и поэтому статья «Контрреволюционная деятельность» к ним не может быть применена.
Мы пытались получить максимум информации из этих сухих строк. Ведь они давали возможность оценить жизнь и смерть человека как можно более разносторонне, мы стремились получить представление о том, как человек этот жил, а самое главное – как закончил свою жизнь.
– Встречались ли в делах факты церковной жизни в Карлаге?
– Да. Некоторые священномученики были расстреляны за то, что они продолжали совершать богослужения в заключении. Священномученик Дамаскин, архиепископ Стародубский, и несколько священников тайно совершали богослужение на Пасху, были за это вновь судимы и осуждены на смерть. В делах священнослужителей встречались упоминания о совершении таинств, в частности, Крещения, о совершении богослужений по праздникам и даже об освящении воды на праздник Богоявления. У них находили молитвословы, иконки. Узники даже занимались противосектантской работой, вели диспуты с баптистами. Один иеромонах из Кронштадта, находясь в заключении в Спасском отделении Карлага, будучи болен, просил прислать ему противосектантскую литературу, так как деятельность сектантов в лагере оживилась. В частности, он писал о том, что у него больная нога, и он не может угнаться за сектантом, который был более мобилен и ходил из барака в барак, и многих совращал.
– Работа с этими документами как-то отразилась на вас? Стали ли вы по-другому оценивать подвиг новомучеников?
– В силу греховности, все впечатления улетучиваются. Но помнится то, что двух-трех часов работы в архиве вполне было достаточно, чтобы, когда я выходил из архива, не понимать, где я нахожусь. Смотришь на людей, удивляешься, почему они такие счастливые, беззаботные. Ты словно вышел из другого мира. И тогда начинаешь понимать, что жизнь очень сложна. В голову приходят мысли о том, как такие же люди, как и те, которые ходят сейчас по улице, способны были на такие поступки, о которых ты только что читал? И неужели это все может повториться?
– И в завершение разговора, как вы думаете, что сейчас мы можем сделать для увековечивания памяти новомучеников?
– Жить, как жили они. Это лучшая память.
Источник: Православие.ру
http://www.pravoslavie.ru/107695.html
___________________
См. по теме:
<-назад в раздел
