Пятница, 29 Марта 2024 г.
Духовная мудрость

свт. Афанасий о католиках
Умоляю с терпением пребывать в чистом житии и верных догматах. От всей души отвергайте общение с италийцами, пусть даже если его и постигнет какая-либо беда ради чести и славы Отца и Сына и Святого Духа.
Свт. Афанасий Константинопольский о католиках

митр.Иоанн о пагубности экуменизма
Как и всякая ересь, экуменизм лжет, предлагая «братски соединить» Истину с ложью, лукаво делая вид, что не понимает противоестественность такого соединения, надеясь, что люди, завороженные благородством лозунгов, не заметят страшной подмены.
Митр. Иоанн (Снычев)

свт. Николай Сербский о Державе
Не вывози свои деньги из Державы своей в чужую страну. Тем ты оказываешь честь чужой Державе и унижаешь вою собственную. Это кража и проклятие.
Свт. Николай Сербский

Прп.Паисий о диктатуре

Некоторые европейцы выразили протест, потому что они боятся всемирной диктатуры. А мы, православные, противодействуем этому потому, что не хотим антихриста. И диктатуры, конечно, тоже не хотим. Нас ждут серьезные события, но долго они не продержатся. Как Православие якобы «исчезло» при коммунизме, так оно «исчезнет» и сейчас.

Прп. Паисий Святогорец об электронном концлагере

Прп.Феодор Студит о молчании против истины
Молчанием предается Бог. А молчание против ереси есть отчасти согласие.
Прп. Феодор Студит о предательстве Истины

В кулуарах

Вакцинация от коронавируса - спасение или ловушка?
Можно ли говорить о том, что в ближайшем будущем мы можем забыть о коронокризисе? На этот и другие вопросы отвечает Пламен Пасков. При этом он рассказал, что мировая элита не собирается прекращать коронабесие вплоть до 2025 года. Также Пламен Пасков поделился своим мнением о том, является ли вакцинация от коронавируса спасением для людей или это ловушка для них...

Без Бога ни до порога
Предлагаем вашему вниманию выпуск программы «ДУШЕВНАЯ БЕСЕДА» с Константином Душеновым, в котором затрагиваются важные проблемы. Зачем Бог попускает нам скорби? Правда ли, что Русские Цари никогда не присягали на верность Российскому престолу, а только свидетельствовали о своей верности Господу Богу, когда в чине Коронации читали вслух Символ Веры? Правда ли, что книги митрополита Иоанна (Снычева) писал Константин Душенов?

Кремль окончательно порвал с западом
Предлагаем вашему вниманию полную версиюпрограммы «ДУШЕНОВ. ПРЯМАЯ РЕЧЬ». Выпуск №26. Правда ли, что до российской политической элиты наконец-то дошло, что нам с Западом не по пути? Правда ли, что в России уже 7 лет идёт тихая революция сверху? Какое место в русской геополитике занимает Кавказ? Почему одни люди и народы более религиозны, чем другие?

Документы
читать дальше...

Корреспонденция
читать дальше...



Архимандрит Мелхиседек Артюхин
«Вот пистолеты уж блеснули...»: Тайна жизни, творческого пути и земного ухода Александра Сергеевича Пушкина
«Вот пистолеты уж блеснули...»: Тайна жизни, творческого пути и земного ухода Александра Сергеевича Пушкина

Более 180 лет прошло с тех пор, как человеческие страсти в человеческих муках и в боли увели из земной жизни величайшего русского поэта.

Пожалуй, никто, кроме Александра Сергеевича Пушкина, не удостоился на протяжении этих почти двух столетий столь многочисленных, подробных и разнообразных литературных и биографических исследовательских трудов, размышлений и посвящений и такой долгой, прочной и благодарной памяти и любви народной. Пушкин сопровождает нас с детских лет. «Все, что он создал прекрасного вошло в самую сущность русской души и живет в каждом из нас; ... мы неотрывны от него, как он неотрывен от России...его творения стали лучшей школой русского художества и русского духа...» – пишет И.А. Ильин

И в то же время он, – неподражаемо искренний, по-детски открытый и мужественно откровенный, – оставался и остается непонятым нами до конца. И эта неразгаданная тайна великого таланта, которому Богом дано увидеть, прочувствовать, осмыслить и отразить сущее более глубоко и явственно, чем всем остальным, видимо – удел любого гения.

Был ли Пушкин веселым говоруном, способным в каждую минуту взорваться остроумной эпиграммой, или же он был великим мыслителем и пророком? Был ли он задиристым забиякой, готовым в любой момент послать вызов на поединок противнику, праздным гулякой, любящим, по его словам, «кочующую лень» или же он был человеком острого и проницательного ума, глубочайшего творческого созерцания и необычайного трудолюбия, великой скромности и требовательности к себе? Был ли он прирожденным барином и утонченным, отвлеченным от жизни служителем Аполлона или же он был воплощением русского национального народного духа и верным, точным изобразителем истинной сущности Божиего домостроительства и замысла Творца о мире и человеке? Преклонялся ли он пред западническим алтарем просвещения с его идолопоклонством человеческому разуму или же он служил своим творчеством русскому народу, России и Богу? Был ли он в конце концов декабристом, цареборцем или же он был истинным государственником? И, упуская из виду значительнейшие слова Пушкина «веленью Божию, о, муза, будь послушна», кто-то и до сих пор задается вопросом: был ли он христианином?

На все эти вопросы отвечают и само творчество великого поэта, и сама жизнь и смерть его.

«Вообще, Пушкин был отголосок своего поколения, со всеми его недостатками и со всеми добродетелями. И вот, может быть, поэтому он был поэт истинно народный, каких не бывало прежде в России...» – так писал о нем его современник И.Д. Якушкин («Записки»). А по словам И.А. Ильина, Пушкин, с его художественным гением и пророческим призванием, «должен был быть и сыном своего века, и сыном своего поколения. Он должен был принять в себя все отрицательные черты, струи и тяготения своей эпохи, все опасности и соблазны русского интеллигентского миросозерцания, – не для того, чтобы их утвердить или оправдать, а для того, чтобы одолеть их и показать русской интеллигенции, как их можно и должно побеждать...»

Так и свершил Пушкин свой духовно-жизненный путь: от мучающей его пустоты и ужаса безверия – к глубокой, искренней вере и молитве; от юношеского нигилистического бунтарства – к твердой свободной лояльности и истинной мудрой государственности, от молодого пылкого многолюбия – к глубокой ответственности семьянина и признанию высокой ценности семейного очага. «История его личного развития раскрывается перед нами как постановка и разрешение основных проблем всероссийского духовного бытия и русской судьбы...Он учил, не уча и не желая учить, а становясь и воплощая», – заключает И.А. Ильин ( «Пророческое призвание Пушкина»).

«Свинец смертельный поэту сердце растерзал...»

Другой вопрос, который всегда волновал душу и ум русского человека, воспринимающего внезапную гибель любимого поэта как национальную трагедию – причина этого раннего ухода...

Вернемся в те зимние январские дни 27-29 января 1837 года в завьюженный Петербург.

«Наняв парные сани он (Данзас – секундант Пушкина), заехал в оружейный магазин Куракина за пистолетами, которые уже были выбраны Пушкиным заранее; пистолеты эти были совершенно схожи с пистолетами д’Арширака. Уложив их в сани, Данзас приехал к Вольфу, где Пушкин уже ожидал его.

Было около четырех часов.

Выпив стакан лимонаду или воды, Данзас не помнит, Пушкин вышел с ним из кондитерской; сели в сани и отправились по направлению к Троицкому мосту.

Бог весть, что думал Пушкин. По наружности он был покоен...

Конечно, ни один сколько-нибудь мыслящий русский человек не был бы в состоянии оставаться равнодушным, провожая Пушкина, может быть на верную смерть; тем более понятно, что чувствовал Данзас. Сердце его сжималось при одной мысли, что через несколько минут, может быть, Пушкина уже не станет. Напрасно усиливался он льстить себя надеждой, что дуэль расстроится, что кто-нибудь ее остановит, кто-нибудь спасет Пушкина; мучительная мысль не отставала.

На Дворцовой набережной они встретили на экипаже г-жу Пушкину. Данзас узнал ее, надежда в нем блеснула, встреча эта могла поправить все. Но жена Пушкина была близорука, а Пушкин смотрел в другую сторону.

День был ясный. Петербургское великосветское общество каталось на горах, и в то время некоторые уже оттуда возвращались. Много знакомых и Пушкину и Данзасу встречались, раскланивались с ним, но никто как будто и не догадывался, куда они ехали; а между тем история Пушкина с Геккеренами была хорошо известна всему этому обществу (Имеются свидетельства, что Данзас, желая как-нибудь дать знать проходящим о цели их поездки, ронял пули, чтобы, заметив это, их остановили – авт.)

На Неве Пушкин спросил Данзаса шутя: “Не в крепость ли ты везешь меня?” – “Нет, – отвечал Данзас, – через крепость на Черную речку самая близкая дорога”... (В то время дуэли уже были под запретом. Лермонтов, например, за поединок с Барантом был предан военному суду и, просидев две недели в петербургской офицерской тюрьме, был перемещен в арсенальную гаупвахту на Литейной. Далее – вторая ссылка на Кавказ – авт.)

Данзас не знает, по какой дороге ехали Дантес с д’Аршираком; но к Комендантской даче они с ними подъехали в одно время. Данзас вышел из саней и, сговариваясь с д’Аршираком, отправился с ним отыскивать удобное для дуэли место. Они нашли такое в саженях полутораста от Комендантской дачи, более крупный и густой кустарник окружал здесь площадку и мог скрывать от глаз постороннего то, что на ней происходило. Избрав это место, они утоптали снег на том пространстве, которое нужно было для поединка, и потом позвали противников.

Несмотря на ясную погоду, дул довольно сильный ветер. Морозу было градусов пятнадцать.

Закутанный в медвежью шубу, Пушкин молчал, по-видимому, был столько же спокоен, как и во все время пути, но в нем выражалось сильное нетерпение приступить скорее к делу...

... Отмерив шаги, Данзас и д’Арширак отметили барьер своими шинелями и начали заряжать пистолеты. Во время этих приготовлений нетерпение Пушкина обнаружилось словами к своему секунданту: “Все ли, наконец, кончено? ”

Все было кончено. Противников поставили, подали им пистолеты и по сигналу, который сделал Данзас махнув шляпой, они начали сходиться.

Пушкин первый подошел к барьеру и, остановясь, начал наводить пистолет. Но в это время Дантес, не дойдя до барьера одного шага, выстрелил, и Пушкин, падая, сказал: “Кажется, у меня бедро раздроблено”.

Секунданты бросились к нему, и когда Дантес намеревался сделать то же, Пушкин удержал его словами: “Подождите, у меня еще есть силы, чтобы сделать свой выстрел”.

Дантес остановился у барьера и ждал, прикрыв грудь правою рукою.

При падении Пушкина пистолет его попал в снег, и потому Данзас подал ему другой. Приподнявшись несколько и опершись на левую руку, Пушкин выстрелил.

Дантес упал.

На вопрос Пушкина у Дантеса: куда он ранен, Дантес отвечал: “Кажется, я ранен в грудь”.

“Браво!” – воскликнул Пушкин и бросил пистолет в сторону.

Но Дантес ошибся; он стоял боком, и пуля, только контузив ему грудь, попала в руку.

Пушкин был ранен в правую сторону живота, пуля, раздробив кость верхней части ноги у соединения с тазом, глубоко вошла в живот и там остановилась...

...У Комендантской дачи они нашли карету, присланную на всякий случай бароном Геккереном-отцом. Дантес и д’Арширак предложили Данзасу отвезти в ней в город раненого поэта. Данзас принял это предложение, но отказался от другого сделанного ему в то же время Дантесом предложения – скрыть участие его в дуэли.

Не сказав, что карета была барона Геккерена, Данзас посадил в нее Пушкина и, сев с ним рядом, поехал в город. Во время дороги Пушкин держался твердо; но чувствуя по временам сильную боль, он начал подозревать опасность своей раны...

На стороне барона Геккерена и Дантеса был, между прочим, и... граф Беккендорф, не любивший Пушкина. Одним только этим предположением, говорит Данзас, и можно объяснить, что дуэль Пушкина не была остановлена полицией. Жандармы были посланы, как он слышал, в Екатерингоф, будто по ошибке, думая, что дуэль должна была происходить там, а она была за Черной речкой около Комендантской дачи...

Пушкин дрался среди бела дня и, так сказать, почти в глазах всех!» (К.К. Данзас. «Последние дни жизни и кончина Александра Сергеевича Пушкина)

«Камердинер (это был спутник поэта во многих его странствиях дядька его Никита Козлов – авт.) взял его на руки и понес на лестницу. “Грустно тебе нести меня? ” – спросил его Пушкин. Бедная жена встретила его в передней и упала без чувств...» (В.А. Жуковский – С.Л. Пушкину)

«Между тем Данзас отправился за доктором... Вернувшись назад, он нашел Пушкина в его кабинете, уже раздетого и уложенного на диване; жена его была с ним. Вслед за Данзасом приехал и Шольц с доктором Задлером. Когда Задлер осмотрел рану и наложил компресс, Данзас, выходя с ним из кабинета, спросил его: опасна ли рана Пушкина. “Пока еще ничего нельзя сказать”», – отвечал Задлер. В это время приехал Арендт, он тоже осмотрел рану. Пушкин просил его сказать ему откровенно, в каком он его находит положении, и прибавил, что какой бы ответ ни был, он его испугать не может, но что ему необходимо знать наверное свое положение, чтобы успеть сделать некоторые нужные распоряжения.

“Если так, – отвечал ему Арендт, – то я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна и что к выздоровлению вашему я почти не имею надежды”. Пушкин благодарил Арендта за откровенность и просил только не говорить жене. Прощаясь, Арендт объявил Пушкину, что по обязанности своей он должен доложить обо всем случившемся государю. Пушкин ничего не возразил против этого, но поручил только Арендту просить от его имени государя не преследовать его секунданта.

Уезжая, Арендт сказал провожавшему его в переднюю Данзасу: “Штука скверная, он умрет”.

По отъезде Арендта Пушкин послал за священником, исповедался и приобщился.

В это время один за другим начали съезжаться к Пушкину друзья его: Жуковский, князь Вяземский, граф Вельегорский, князь П.И. Мещерский, П.А. Валуев, И.А. Тургенев, родственница Пушкина бывшая фрейлина Загряжская; все эти лица до самой смерти Пушкина не оставляли его дома и отлучались только на самое короткое время... Когда Арендт уехал, Пушкин позвал к себе жену и просил ее не быть постоянно в его комнате, он прибавил, что будет сам посылать за нею. В продолжение этого дня у Пушкина перебывало несколько докторов...

Перед вечером Пушкин, подозвав Данзаса, просил его записывать и продиктовал ему все свои долги, на которые не было ни векселей, ни заемных писем. Потом он снял с руки кольцо и отдал Данзасу, прося принять его на память...» (К.К. Данзас. «Последние дни жизни и кончины А.С. Пушкина)

«Княгиня (В.Ф. Вяземская) была с женой, которой состояние было невыразимо: как привидение, иногда прокрадывалась она в ту горницу, где лежал ее умирающий муж; он... боялся, чтобы она к нему подходила, ибо не хотел, чтобы она могла приметить его страдания, кои он с удивительным мужеством пересиливал, и всякий раз, когда она входила или только останавливалась у дверей, он чувствовал ее присутствие...» (В.А. Жуковский – С.Л. Пушкину).

Воспоминания о своем последнем прощании с поэтом оставили почти все, кто имел возможность видеть Пушкина в его последние дни и минуты. Вот одно из них: 

   «Собственно от боли страдал он, по словам его, не столько, сколько от чрезмерной тоски... “Ах, какая тоска! – восклицал он, когда припадок усиливался, – сердце изнывает!”...

   В продолжение долгой, томительной ночи глядел я с душевным сокрушением на эту таинственную борьбу жизни и смерти – и не мог отбиться от трех слов из “Онегина”, трех страшных слов, которые неотвязно раздавались в ушах, в голове моей, – “Ну, что ж? – убит!”

   О! сколько силы и красноречия в трех словах этих! Они стоят знаменитого шекспировского вопроса: быть или не быть. Ужас невольно обдавал меня с головы до ног, – я сидел, не смея дохнуть...

   Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усиленно, и на слова мои – терпеть надо, любезный друг, делать нечего; но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче, – отвечал отрывисто: “Нет, не надо, жена услышит, и смешно же, чтобы этот вздор меня пересилил!” Он продолжал по-прежнему дышать часто и отрывисто, его тихий стон замолкал на время вовсе.

   Пульс стал упадать и вскоре исчез вовсе, и руки начали стыть. Ударило два часа пополудни, 29 января, – и в Пушкине оставалось жизни только на три четверти часа. Бодрый дух все еще сохранял могущество свое; изредка только полудремота, забвение на несколько секунд туманили мысли и душу. Тогда умирающий несколько раз подавал мне руку, сжимал и говорил: “Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем”. Опамятовавшись, сказал он мне: “Мне пригрезилось, что я с тобой лезу по этим книгам и полкам высоко – и голова закружилась”...

   ...Друзья, ближние молча окружили изголовье отходящего; я по просьбе его взял его подмышки и приподнял повыше. Он вдруг будто проснулся, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: “Кончена жизнь!” Я не дослышал и спросил тихо: что кончено? “Жизнь кончена, – отвечал он внятно и положительно. – Тяжело дышать, давит”, – были его последние слова» (В.И. Даль. «Смерть А.С. Пушкина»).

«Трагическая смерть Пушкина пробудила Петербург от апатии. Весь Петербург всполошился. В городе сделалось необыкновенное движение. На Мойке у Певческого моста не было ни проходу, ни проезда. Толпы народа и экипажи с утра до ночи осаждали дом; извозчиков нанимали, просто говоря: «К Пушкину», и извозчики везли прямо туда. Все классы петербургского народонаселения, даже люди безграмотные, считали как бы своим долгом поклониться телу поэта...» (И.И. Панаев. «Литературные воспоминания»)

«В течение трех дней, в которые его тело оставалось в доме, множество людей всех возрастов и всякого звания беспрерывно теснились толпой вокруг гроба. Женщины, старики, дети, ученики, простолюдины в тулупах, а иные даже в лохмотьях, приходили поклониться праху любимого поэта. Нельзя было без умиления смотреть на их плебейские почести, тогда как в наших позолоченных и раздушенных будуарах едва ли кто думал и сожалел о кратости его блестящего поприща. Слышались даже оскорбительные эпитеты и укоризны, которыми поносили память славного поэта и несчастного супруга, с изумительным мужеством принесшего свою жизнь в жертву чести, и в то же время раздавались похвалы рыцарскому поведению гнусного обольстителя и проходимца, у которого было три отчества и два имени» (Кн. Ек. Н. Мещерская, урожденная Карамзина).

«Солнце русской поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!.. Более говорить о нем не имеем силы, да и не нужно: всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! Наша радость, наша народная слава!.. не уж ли в самом деле у нас нет Пушкина?.. К этой мысли нельзя привыкнуть! 29 янв., 2 ч. 45м. пополудни» (Некролог Пушкина в газете «Литературные прибавления к Русскому инвалиду»).

«В начале сего года умер от полученной на поединке раны знаменитый наш стихотворец Пушкин. Пушкин соединил в себе два единых существа: он был великий поэт и великий либерал, ненавистник всякой власти. Осыпанный благодеяниями государя, он, однако же, до самого конца жизни не изменился в своих правилах, а только последние годы стал осторожнее в изъявлениях оных. Сообразно сим двум свойствам Пушкина, образовался круг его приверженцев. Он состоял из литераторов и из всех либералов нашего общества. И те и другие приняли живейшее, самое пламенное участие в смерти Пушкина; собрание посетителей при теле было необыкновенное; отпевание намеревались делать торжественное; многие намеревались следовать за гробом до самого места погребения в Псковской губернии; наконец, дошли слухи, что будто в самом Пскове предполагалось выпрячь лошадей и везти гроб людьми, приготовив к этому жителей Пскова. Мудрено было решить, не относились ли все эти почести более к Пушкину-либералу, нежели к Пушкину-поэту. В сем недоумении и имея в виду отзывы многих благомыслящих людей, что подобное народное изъявлении скорби о смерти Пушкина представляет некоторым образом неприличную картину торжества либералов, – высшее наблюдение признало своею обязанностью мерами негласными устранить все почести, что и было сделано» (А.Х. Бенкендорф. Отчет о действиях корпуса жандармов за 1837 год).

«В 1837 году Пушкин был убит на дуэли одним из тех иностранных драчунов-забияк, которые, как средневековые наемники.., отдают свою шпагу за деньги к услугам любого... Он пал в полном расцвете сил, не окончив своих песен, не досказав того, что имел сказать.

За исключением двора и его приближенных, весь Петербург плакал, только тогда стало видно, какую популярность приобрел Пушкин. Во время его агонии вокруг его дома теснилась плотная толпа, чтобы справиться о его здоровье... – писал позже А.И. Герцен – ... в морозную ночь тело Пушкина, окруженное жандармами и полицейскими, тайком перевезли не в его приходскую, а совершенно другую церковь; там священник поспешно отслужил заупокойную обедню, и сани увезли тело поэта в монастырь Псковской губернии, где находилось его именье. Когда обманутая таким образом толпа направилась к церкви, куда был отвезен покойник, снег уже замел все следы погребального шествия...

«Мы предали вчера земле земное на рассвете... Везу вам сырой земли, сухих веток – и только», – сообщал друзьям в Петербург А.И. Тургенев, сопровождавший тело Пушкина в Святые Горы.

«Я женат – и счастлив...»

О причинах земного ухода Пушкина говорилось и говорится многое, высказываются самые разные предположения, утверждения и догадки. Самое тривиальная, самая напрашивающаяся и простая причина гибели поэта – его женитьба, которая многим видится неудачной и роковой. Находят, что и сам поэт был не слишком рад своей женитьбе, говоря: «Участь моя решена – я женюсь...» Кто-то говорит о его угнетенности и подавленности в это время, кто-то вспоминает упавший с аналоя во время венчания крест и упавшее на пол обручальное кольцо Пушкина.

Многие из его друзей вообще не представляли себе, что Пушкин может стать семьянином. И это понятно. Хорошо знавшие его, знали, как ценит он свою независимость, понимали, что он «не от мира сего», что он человек «всегда пребывавший одною, и притом существеннейшею частью своего существа в потустороннем мире», что он человек глубокой внутренней жизни, особого творческого самочувствия, приверженец уединенья и свободы. Друзья поэты называли Пушкина поэтическим «живым вулканом, внутренняя жизнь била из него огненным столбом» (Ф.М. Глинка). 

Во время вдохновения Пушкин преображался, забывая обо всем и обо всех. По словам Жуковского, «вдруг, в середине беседы, он смолкал, оборвав на полуслове горячую речь и странно повернув к плечу голову, как бы внимательно прислушиваясь к чему-то внутри себя, долго сидел в таком состоянии неподвижно... Затем, с таким же выражением напряженного к чему-то внимания, он снова принимал прежнюю позу у письменного стола и начинал быстро и непрерывно водить по бумаге пером, уже очевидно не видя и не слыша ничего». Иногда он целые ночи не спал, писал, возился, то убегал от всех и запирался. Во время творческого писания он особенно не терпел, чтобы кто-нибудь входил к нему, – мог прийти в гнев и даже в ярость. Для того, чтобы писать ему нужны были внутренний покой и уравновешенность.

В письме П.А. Плетневу 31 августа 1830 года мы находим слова поэта: «Осень подходит. Это любимое мое время – здоровье мое обыкновенно крепнет – пора моих литературных трудов настает, – а я должен хлопотать о приданом, да о свадьбе, которую сыграем Бог весть когда. Все это не очень утешно. Еду в деревню, Бог весть буду ли там иметь время заниматься и душевное спокойствие, без которого ничего не произведешь...»

Вдохновение приходило к нему обычно осенью, в деревне, в дождь: «И с каждой осенью я расцветаю вновь.... Я снова жизни полн... И пробуждается поэзия во мне...» (Из стихотворения «Осень». Октябрь-ноябрь 1833 года, Болдино). Тогда он, бывало, лежал по полдня в кровати и писал, отбрасывая исписанные листки на пол и иногда предоставляя им валяться до вечера. «Медный всадник» и «Граф Нулин» написаны почти без остановки, «Полтава» – за три недели, и – стихи, стихи, стихи...

И в то же время совсем не празднословно сказаны Александром Сергеевичем эти слова, обращенные к той, что стала его спутницей жизни: «...Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив...» (Н.Н. Гончаровой, 8 июня 1834 год, Петербург)

Письма Пушкина к супруге, Наталье Николаевне, совершенно явно показывают человеческую и духовную близость, опровергая все, высказываемые зачастую в ее адрес укоризны. Пушкин переписывался с женой во время ее отъезда в имение Гончаровых «Полотняный завод» и во время своих поездок в Болдино, на Урал, в Москву. В последние годы жизни Пушкина не много можно насчитать друзей, перед которыми бы он с такой откровенностью и серьезностью открывал душу, как в письмах перед своей молоденькой женой; кажется нигде так полно и свободно не изливались его мысли, чувства и планы, как в их переписке этого времени.

Вот только некоторые строчки из писем к жене: «Что, женка? скучно тебе? Мне тоска без тебя. Кабы не стыдно было, воротился бы прямо к тебе, ни строчки не написав. Да нельзя, мой ангел, – взялся за гуж, не говори, что не дюж; то есть: уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой...» (19 сентября 1833 года)

«Милый друг мой, я в Болдине со вчерашнего дня... Последнее письмо мое должна ты была получить из Оренбурга. Оттуда я поехал в Уральск... Теперь надеюсь многое привести в порядок, многое написать и потом к тебе с добычею...» (2 октября 1833)

«Ты спрашиваешь, что я делаю. Ничего путного, мой ангел. Однако дома сижу до четырех часов и работаю... Ты молода, но ты уже мать семейства, и я уверен, что тебе не труднее будет исполнять долг доброй матери, как исполняешь ты долг доброй и честной жены... Ты спрашиваешь меня о Петре? идет помаленьку; скрепляю матерьялы, – привожу в порядок – и вдруг вылью медный памятник...» (28-29 мая 1834 год)

«Ты хочешь непременно знать, скоро ли буду я у твоих ног? изволь, моя красавица. Я закладываю имение отца, это кончено будет через неделю. Я печатаю Пугачева; это займет целый месяц. Женка, женка, потерпи до половины августа, а тут уж я к тебе и явлюсь и обниму тебя, и детей расцелую...» (Около 14 августа 1834 года)

«...Я крепко думаю об отставке. Должно подумать о судьбе наших детей. Имение отца, как я в этом убедился, расстроено до невозможности, и только строгой экономией может еще поправиться... Ты баба умная и добрая. Ты понимаешь необходимость.» (Около 28 июня 1934 года)

Есть среди писем и то, что вызывает тревогу:

«... не слушайся сестер, не таскайся по гуляниям с утра до ночи, не пляши на бале до заутрени. Гуляй умеренно, ложись рано...» (20-22 апреля 1834 года.)

«Пожалуйста, не требуй от меня нежных любовных писем. Мысль, что мои распечатываются и прочитываются на почте, в полиции, и так далее – охлаждает меня, и я поневоле сух и скучен. Погоди, я в отставку выйду, тогда переписка нужна не будет» (30 июля 1834 года)

«Снова тучи надо мною собралися в тишине...»

Слежка и цензура, отсутствие свободы в передвижении – это было еще одно обстоятельство жизни Пушкина, которое тяготило и давило поэта, особенно в последние годы.

«Известный стихотворец, отставной чиновник Х класса Александр Пушкин отправился в марте месяце из С.-Петербурга в Тифлис, а как по высочайшему его имп. величества повелению состоит он под секретным надзором, то по приказанию его сиятельства (имеется ввиду главнокомандующий русскими войсками на Кавказе Иван Федорович Паскевич, сменивший на этом посту Ермолова – авт.) имею честь донести о том Вашему превосходительству, покорнейше прошу не оставить распоряжением Вашим о надлежащем надзоре за ним по прибытии его в Грузию» (Донесение начальника штаба кавказской армии Д.Е. Остен-Сакена военному губернатору Грузии).

«Государь-император, узнав, что по публичным известиям, вы, милостивый государь, странствовали за Кавказом и посещали Арзрум, высочайше повелеть мне изволил спросить вас, по чьему повелению предприняли вы сие путешествие» (А.Х. Бенкендорф – А.С. Пушкину, 14 сентября 1829 года).

«К крайнему моему удивлению, услышал я, что внезапно рассудили вы уехать в Москву, не предворя меня, согласно с сделанным между нами условием, о сей вашей поездке... я вменяю себе в обязанность вас предуведомить, что все неприятности, коим вы можете подвергнуться, должны быть приписаны собственному вашему поведению» (А.Х. Бенкендорф – А.С. Пушкину, 17 марта 1830 года).

«Ваше превосходительство изволили требовать от меня объяснения, каким образом стихотворение "Древо яда", было напечатано в альманахе без предварительного рассмотрения государя-императора: спешу ответствовать на запрос Вашего выокопревосходительства...» (А.С. Пушкин – А.Х. Бенкендорфу, 7 февраля 1832 года)

Отчего так? В 1820 году стихи молодого Пушкина «Ода» и «Вольность» принесли ему первую южную ссылку. Известно, что в Кишиневе он был принят в масонскую ложу (1821). За склонность к «афеизму» (а преподнесено это было государю в преувеличенной, искаженной форме) в 1824 году он был отправлен в отставку и сослан в имение родителей, в Псковскую губернию. Здесь Пушкин и встретил известия о событиях на Сенатской площади и последовавших за ними. Из письма П.А. Вяземскому: «Еще-таки я надеюсь на коронацию: повешенные повешены; но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна...» (14 августа 1826 года)

Нерчинские рудники и тюремное заключение поглотили декабристов, отторгнув их от мира навсегда. Бог был милостив к Пушкину и хранил до поры до времени того, которому надлежало стать величайшим поэтом России, ее пророком и национальным воспитателем. Пушкина ждала та же участь, что и декабристов, ведь, как писал ему в этом тяжком году В.А. Жуковский: «Ты ни в чем не замешан, это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством...» С нарочным фельдъегерем Пушкин был отправлен в Москву.

«Фельдъегерь вырвал меня из моего насильственного уединения и привез в Москву, прямо в Кремль, и, всего покрытого грязью, ввели меня в кабинет императора, который сказал мне: “Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты своим возвращением?” Я ответил, как следовало. Государь долго говорил со мною, потом спросил: “Пушкин, принял бы ты участие в 14 декабря, если б был в Петербурге?” “Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю Бога! ” “Довольно ты подурачился, – возразил император, – надеюсь, теперь будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем, Ты будешь присылать ко мне все, что сочинишь; отныне я сам буду твоим цензором” (Пушкин – со слов А.Г. Хомутовой).

Император Николай Павлович после своего разговора с Пушкиным, которому тогда едва исполнилось 27 лет, заметил графу Блудову: «Сегодня утром я беседовал с самым замечательным человеком в России». Десять лет оставалось Пушкину до встречи с Вечностью.

О его последующем отношении к мятежному бунтарству, говорят его произведения. Всем известны слова из пушкинской повести о Пугачеве: «Не приведи Бог видеть русский бунт, безсмысленный и безпощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим и своя шейка копейка, а чужая головушка полушка...» Да и революционером Пушкин никогда не был: все-таки и рабство должно, по его мечте пасть «по манию царя». А «восстаньте, падшие рабы» – призыв вовсе не к восстанию, но к нравственному преображению. Ибо старославянизм «восстаньте» переводится на русский словом «встаньте».

Отдав в молодости дань моде на просветительские взгляды, впоследствии он пригвождает идеолога Просвещения Вольтера прозорливым и точным словом: «...циник поседелый, Умов и моды вождь пронырливый и смелый...» («К вельможе», 1829) И посмеивается над своей любимой героиней Татьяной Лариной, которая увлечена «обманами» Ричардсона и Руссо: «... в тишине лесов одна с опасной книгой бродит» («Евгений Онегин», гл. 2).

«В последние годы жизни своей, – пишет Вяземский, – он имел сильное религиозное чувство: читал и любил читать Евангелие, был проникнут красотой многих молитв, знал их наизусть и часто твердил их...» Удивительное переложение молитвы Ефрема Сирина поражает своим глубоким духовным погружением и неподдельным искренним покаянным чувством.

Трагедию безверия Пушкин ощущал остро. В целом цикле одноактных драматических произведений его, известных под общим названием «Маленькие трагедии», созданных осенью 1830 года он раскрыл эту тему. «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Каменный гость» – это о том, как безверие подтачивает и убивает душу человека. «Пир во время чумы» – раздумья над разрушительным действием безверия в человеческом обществе. Удивительно, что еще раньше, с ноября 1824 по ноябрь 1825 года была создана поэма, в которой Пушкин, двадцатипятилетний молодой человек, со своим пока еще весьма ограниченным духовным опытом, создает произведение, которое более чем художественное произведение. Это поэма «Борис Годунов». Трагедию противления воле Божией, кровопролития и самозванства, трагедию безверия, ведущего к упорству во грехе и обрекающую весь народ на бедствия в исторической реальности, с необычайной силой, духовной глубиной и убедительностью раскрывает Пушкин в этой поэме.

Создание этой поэмы духовно укрепило и окрылило самого поэта. Известны его слова, произнесенные именно в это время: «Моя душа расширилась: я чувствую, что я могу творить».

Здесь же Пушкину пришлось проявить свою мужественную готовность к защите своей творческой независимости и неизменности своих творческих принципов – в ответ на советы царя переделать трагедию «в роман наподобие Вальтера Скотта», поэт учтиво отвечал: «Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное».

Не скупой рыцарь

К обстоятельствам, которые как будто сигнализировали о предстоящей беде, как те двадцать шесть изображений пистолета, обнаруженных исследователями в рукописях поэта, можно отнести и следующее: унизительное для поэта производство в камер-юнкеры, не приносящее почти ничего, но налагающее обязанность бывать на официальных церемониях при дворе; неудача в журналистской и издательской деятельности; тяжелое финансовое положение семьи и необходимость просить в долг, в том числе и у казны. То есть обращаться к Бенкендорфу, от которого Пушкину не хотелось ни в чем зависеть. Отсутствие свободы и невозможность отъезда из Петербурга усугубляли положение. Отсутствие душевного спокойствия и уравновешенности мешали творить.

Имение отца разорено, имения тещи – тоже. Пушкин хозяйственником по натуре не был. Дочь поэта, по мужу Арапова, записывает по семейным преданиям: «Считать Пушкин не умел. Появление денег связывалось у него с представлением неиссякаемого (золотого источника) и, быстро пропустив их сквозь пальцы, он с детской наивностью недоумевал перед совершившимся исчезновением». Это, конечно, связано с безграничной добротой его, проявлявшейся «безшумно»: он помогал всей родне, часто из последних; всюду, где слышал нужду, чужим и незнакомым. Мемуаристы отмечают его «доброе и сострадательное сердце»: «везде в беде поможет». «Даже своих крепостных людей деньгами награждал за заслуги». Вот он из ссылки поручает брату помогать в Петербурге пострадавшим от наводнения (1824 года). Через год он пишет тоже из ссылки: «Слепой поп перевел Сираха, издает по подписке, подпишись на несколько экземпляров... Но прошу без всякого шума»... Приятель его Соболевский замечает: «Знавшие Александра Пушкина – знают, чего ему стоило огласить свое доброе дело»...

И так в последние годы своей жизни, нуждаясь в деньгах и то и дело закладывая свои вещи, он содержал свою семью, помогал теще, родителям, брату, содержал у себя дома двух незамужних сестер своей жены и выручал всех просящих...» «Я деньги мало люблю, – писал он жене, – но уважаю в них единственный способ благопристойной независимости»... (1834 год) «Писать книги для денег, видит Бог, не могу... (Н. Н. Пушкиной, 21 сентября 1835 года, из Михайловского)

«Тоскует он в забавах мира...»


Многие поэты ощущали свою миссию в мире как изначально трагическую. Это высказывали и Тютчев, и Лермонтов, и, позже – Блок, Рубцов. И это понятно – поэт, как говорил Блок, наделен способностью улавливать звуковые волны и ритмические колебания, созерцать краски и предметы, недоступные для обычного человеческого слуха и взора. Большой художник, настоящий талант – всегда идет впереди своих современников. Он может быть не понят или не совсем понят свидетелями его творчества. К тому же человеку, по греховности и духовной слепоте, свойственно завидовать тому, чего он сам лишен. Как писал И.А. Ильин:«Гений одним бытием своим ставит слепых и неодаренных людей в тень. Праведник одною жизнью своей обличает кривых, лукавых и лицемеров. Герой уязвляет негероя одними делами своими. Люди не терпят пророков в отечестве своем... Гегель был прав, когда указывал на то, что лакейским душам свойственно поднимать клеветнические сплетни вокруг больших людей».

Пушкина тяготила светская жизнь, раздражало высшее светское общество и необходимость бывать в нем. Среди этой «постылой жизни мишуры», «ветоши маскарада» он страшился «окаменеть».

«Среди холодных приговоров
Жестокосердной суеты,
Среди досадной пустоты
Расчетов, дум и разговоров,
В сем омуте, где с вами я
Купаюсь, милые друзья!» («Евгений Онегин», гл.6)

В письме к хозяйке Тригорского П.А. Осиповой, он откровенно признавался: «Свет – мерзкая куча грязи...» (26 октября 1835)

Талантливый, умный, но не чиновный и не богатый, получивший большую известность поэт в свою очередь вызывал оттолкновение у бюрократически-чиновничьей светской черни. Адам Мицкевич, общавшийся с Пушкиным в Петербурге в 1828-29 годах вспоминал: «Те, кто знал его тогда, замечал в нем большую перемену. Вместо того, чтобы с жадностью пожирать иностранные романы и газеты, некогда его исключительно интересовавшие, он предпочитал теперь слушать народные сказки, былины, народные песни и зачитывался историей родной страны. Казалось, он навсегда покидал чужие края, срастался с Россией, пускал корни в родную почву... Он любил рассуждать о высоких вопросах, религиозных и общественных, которые и не снились его современникам... Стремился ли блеснуть когда-либо эрудицией? Нет, он презирал авторов, у которых нет никакой цели и никакого стремления... Пушкин, вызывавший восторг читателей своим поэтическим талантом, изумлял своих слушателей живостью, тонкостью и проницательностью своего ума. Он обладал удивительной памятью, определенностью своих суждений и утонченным вкусом. Слушая его рассуждения об иностранной или о внутренней политике его страны, можно было принять его за человека, поседевшего в трудах на общественном поприще и ежедневно читающего отчеты всех парламентов. Своими эпиграммами и сарказмами он создал себе много врагов. Они мстили ему клеветой...» («Пушкин и литературное движение в России»)

«В сущности, Пушкин был до крайности несчастлив, и главное его несчастие заключалось в том, что он жил в Петербурге и жил светской жизнью, его убившей. Пушкин находился в среде, над которой не мог не чувствовать своего превосходства, а между тем в то же время чувствовал себя почти постоянно униженным и по достатку и по значению в этой аристократической сфере... Наше общество так уж устроено, что величайший художник без чина становится в официальном мире ниже последнего писаря... За это и он оказывал наружное будто бы пренебрежение к некоторым светским условиям: не следовал моде и ездил на балы в черном галстуке, в двубортном жилете, с откидными, не накрахмаленными воротничками... прочим же условиям он подчинялся. Жена его была красавица, украшение всех собраний и, следовательно, предмет зависти всех ее сверстниц. Для того, чтобы приглашать ее на балы, Пушкин пожалован был камер-юнкером. Певец свободы, наряженный в придворный мундир для сопутствования жене-красавице, играл роль жалкую, едва ли не смешную. Пушкин был уже не Пушкин, а царедворец и муж. Это он чувствовал глубоко. К тому же светская жизнь требовала значительных издержек, на которые у Пушкина часто не доставало средств... Наконец, он имел много литературных врагов, которые не давали ему покоя и уязвляли его раздражительное самолюбие, провозглашая со свойственной этим господам самоуверенностью, что Пушкин ослабел, устарел, исписался, что было совершенная ложь, но ложь все-таки обидная. Пушкин отвечал со свойственной ему сокрушительной едкостью, но не умел приобрести необходимого для писателя равнодушия к печатным оскорблениям. Журнал его «Современник» шел плохо. Пушкин не был рожден журналистом. В свете его не любили, потому что боялись эпиграмм, на которые он не скупился, и за них нажил себе в целых семействах, в целых партиях врагов непримиримых. В семействе он был счастлив, насколько может быть счастлив поэт, не рожденный для семейной жизни. Он обожал жену, гордился ее красотой и был в ней вполне уверен. Он ревновал к ней не потому, чтобы в ней сомневался, а потому, что страшился светской молвы, страшился сделаться еще более смешным перед светским мнением...И с Дантесом было то же самое. Он видел в нем не серьезного соперника, не посягателя на его настоящую честь, а посягателя на его имя, и этого он не перенес» (В.А. Соллогуб «Воспоминания»)

Видимо всегда поэт ощущал это напряженное глубокое и непреодолимое противостояние. Недаром же в письме своему младшему брату Льву, которое он написал в 23 года, преподавая ему советы, как обходиться с людьми, чего ждать от них и как держаться в обществе, слова горькие: «... Презирайте людей самым вежливым способом, какой Вам только доступен. Будьте холодны со всеми: фамильярность всегда вредит... люди не понимают благожелательства и легко принимают это за низость, всегда готовы судить о других по самим себе. Никогда не принимайте благодеяний. В большинстве случаев благодеяние скрывает за собой предательство...» И так далее.

Сам Пушкин всегда был готов к схватке. Он был физически закаленным, крепким и сильным человеком. По утрам он любил садиться в ванну со льдом. Он много путешествовал. Говорят, что по общему количеству пройденных верст обошел даже известного путешественника Пржевальского. Прекрасно фехтовал. Метко стрелял из пистолета. В Кишиневе по утрам, лежа в постели, он стрелял в потолок хлебным мякишем, разводя для забавы прихотливые узоры. Стрельба в цель – была его постоянным упражнением. Он носил на прогулках тяжелую железную палку, фунтов десять весом, которую подбрасывал и ловил, или же метал на расстояние. Он отлично ездил верхом, был прекрасным и неутомимым ходоком. На Кавказе участвовал непосредственно в боях с горцами.

Обостренное чувство чести и мужества не раз приводили Пушкина к дуэли. Но, будучи великолепным стрелком, он не убил на дуэлях никого, а ранил только своего убийцу Дантеса, когда сам был уже смертельно ранен им...

В опасности он был чрезвычайно спокоен, как был спокоен и «равнодушен» к угрозе своей гибели от холеры. Навстречу возможной смерти ехал, «полагаясь на судьбу», «как, может быть, случалось вам ехать на поединок: с досадой и большой неохотой». Как был спокоен и за час до своей последней дуэли. Утром 27 января встал рано, весело, выпил чаю. Работал за столом. Стал читать «Историю России для детей» А.О. Ишимовой и отправил ей спокойное, доброжелательное письмо. Автор книги «Деревенский Пушкин» И.Т. Будылин, научный сотрудник Государственного музея-заповедника А.С. Пушкина «Михайловское» пишет: «Многие годы в нем вызревала психологическая готовность к схватке, которую предполагала та роль Поэта, которую он сам определил в обществе. Все его творчество и защита этого творчества в критических статьях – не что иное, как то же поле боя, где, по Пушкину, протекает жизнь всех ученых, писателей-просветителей, «какого б рода они ни были». «Не должно им малодушно негодовать на то, что вечно им определено выносить первые выстрелы и все невзгоды и все опасности».

Таковы были обстоятельства жизни и творчества А.С. Пушкина в последние годы его жизни. Послужили ли они причиною земной кончины поэта? Кто решится взять на себя роль Высшего Судии?! Одно дело – суд человеческий, другое – суд Божий.

Было и обстоятельство совершенно духовное: святые отцы учат, что враг рода человеческого особенно ополчается на человека тогда, когда тот начинает восхождение на новый, более высокий уровень своего духовного бытия. Все свидетельствует о том, что Пушкин пребывал именно в таком состоянии. Его творчество – явное и неоспоримое тому свидетельство.

В трагических событиях на Черной речке несомненно видится одно. Господь опять проявил Свою милость к рабу Божию Александру. И как тогда, когда ждала его неминуемая земная гибель «во глубине сибирских руд», от которой его спасло только чудо, и Господь дал ему возможность жить и творить, так и теперь Господь спас его, на этот раз – от вечной погибели. Земная жизнь была уже почти закончена, а вечная жизнь была еще впереди. Бог спас Пушкина от тяжкого греха убийства и дал ему возможность духовно примириться с врагом. Если бы Дантес был мертв, нравственного права прощать свою жертву у стрелявшего не было бы.

«Требую, чтобы ты не мстил за мою смерть, – сказал поэт перед своей кончиной Вяземскому, – прощаю ему и хочу умереть христианином».

Большую часть своей жизни, особенно в последние годы, А.С. Пушкин жил как истинный христианин. И умер он христианином. Перед смертью исповедовал Пушкина священник Конюшенной церкви отец Петр Песоцкий, который прошел с русской армией войну 1812 года, видел смерть и такую страшную, какая только может быть на войне... Награжден бронзовым крестом на Владимирской ленте, орденом святой Анны 2-й степени; возведен с потомством в дворянское достоинство. Как свидетельствуют очевидцы (княгиня Е.Н. Мещерская, князь П.А. Вяземский), отец Петр говорил о том, что Пушкин исповедался и причащался с глубоким чувством. Выходя после исповеди из комнаты поэта со слезами на глазах, он сказал: «Я хотел бы умереть, как умирает этот человек!»

Вот свидетельство хорошо знавшего его и духовно чуткого Жуковского: «Я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо. Никогда в его лице я не видел ничего подобного тому, что было в нем в эту первую минуту смерти... что выражалось на его лице, я сказать словами не умею. Оно было для меня так ново и в то же время так знакомо! Это было не сон и не покой! Это не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; это не было также и выражение поэтическое! нет! какая-то глубокая, удивительная мысль на нем развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое, удовольствованное знание... Я уверяю.., что никогда на лице его я не видал выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли. Она, конечно, проскальзывала в нем и прежде. Но в такой чистоте обнаружилась только тогда, когда все земное отделилось от него с прикосновением смерти. Таков был конец нашего Пушкина» (В.А. Жуковский Т.4. С. 615).

Вспоминаются слова самого поэта: «О нет, недаром жизнь и лира мне были вверены судьбой

Позже Достоевский писал: «Пушкин умер в полном развитии своих сил и безспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». (Т.26. С.149)


Использованные источники:
1. «Живые страницы». (Воспоминания, письма, дневники, автобиографические произведения и документы). «Детская литература М. 1970;
2. «Сто стихотворений и десять писем». Составление и комменетарии Ю. Русаковой. «Молодая гвардия». М. 1969;
3. И.А. Ильин. «Одинокий художник» (Статьи, речи, лекции). «Искусство». М. 1993;
4. И.Т. Будылин. «Деревенский Пушкин» (Литературные путешествия по Псковскому краю). Профиздат. М. 2011.

Лариса Кудряшова, русский поэт и литератор

___________________
См. также:






Поделиться новостью в соц сетях:

<-назад в раздел

Видео



Документы

Законопроект об отобрании детей «экспресс-судами» - угроза институту семьи

10 июля 2020 года в Государственную думу РФ внесен проект федерального закона №986 679−7 «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (далее - законопроект). Законопроект направлен на изменение порядка отобрания ребенка у родителей (иных лиц, на попечении которых находится ребенок).


Аналитическая справка по законопроекту № 1027750-7. «О внесении изменений в Федеральный закон «Об обязательном медицинском страховании в Российской Федерации»

30 сентября 2020 года в Государственную Думу РФ внесен проект федерального закона № 1027750-7 «О внесении изменений в Федеральный закон «Об обязательном медицинском страховании в Российской Федерации»» (https://sozd.duma.gov.ru/bill/1027750-7). 21 октября он был оперативно рассмотрен и принят в первом чтении, представить поправки к законопроекту предложено до 30.10.2020 г.


Аналитическая справка по Приказу Минпросвещения России N 373

31 июля 2020 года Минпросвещения России издало Приказ N 373 «Об утверждении Порядка организации и осуществления образовательной деятельности по основным общеобразовательным программам - образовательным программам дошкольного образования», который вступает в силу с 1 января 2021 года. Сам данный Порядок организации и осуществления образовательной деятельности по основным общеобразовательным программам...


<<      
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
26 27 28 29 1 2 3
4 5 6 7 8 9 10
11 12 13 14 15 16 17
18 19 20 21 22 23 24
25 26 27 28 29 30 31
Фотогалерея
Полезно почитать

Правда об Иоанне Грозном, которую стараются умолчать

29 (16) января 473 года венчание на царство Ивана IV Грозного... Столетиями на Западе, а также в России в среде оппозиционной прозападной интеллигенции создавался и создаётся образ Ивана Грозного как жестокого деспотичного правителя, который утопил свой народ и страну в крови.


Новый год как символ

Казалось бы, какая разница в том, встречать Новый год по старому календарю или по новому, это ведь простая условность? Да и весь мiр празднует Новый год по-научному. Однако в этом вопросе есть много важных аспектов.


Тайны и загадки об Илье Муромце

В 1988 году Межведомственная комиссия провела исследование мощей Преподобного Ильи Муромца. Результаты оказались поразительными. Это был сильный мужчина, умерший в возрасте 45-55 лет, высокого роста – 177 см. Дело в том, что в XII веке, когда жил Илья, такой человек считался довольно высоким, потому что средний рост мужчины составлял 165 см.


Архимандрит Мелхиседек (Артюхин)
Rambler's Top100