«У врат Небесного Чертога, над леденящей глубиной...»: Существует ли православная поэзия?
О творчестве Сергея Поликарпова (10.07.1947 – 28.09.2014)
Немало воистину православных писателей и поэтов явило время, когда после долгих лет богоборчества и гонений на Церковь, Россия стала возвращаться к Православной вере, воцерковляться. В русской словесности появился целый пласт литературы, до сих пор не изученный литературоведами.
Осенью 2014 года знакомые подарили сразу несколько поэтических книг Сергея Поликарпова. Они сразу вошли в домашнюю библиотечку любимых поэтов. Думалось, что доведется воочию увидеть и услышать поэта, ведь он – наш современник и коренной петербуржец. А 28 сентября донеслась весть – Сергей Константинович Поликарпов отошел к Небесным обителям.
Он как будто предчувствовал свой земной уход. «Вслед за теми, с кем сердце дружится, Я сорвусь, как последний лист»; «Я пока что живу и дышу, Но душою не здесь», − читаем мы в книге «Вечный свет», изданной в 2013 году и обобщившей избранные стихи поэта.
... Над раскисшею дорогой
Дорогая сердцу грусть...
Любоваться так немного
Мне тобой осталось, Русь.
Я осенний твой прохожий,
И молю издалека –
Пусть в Небесном Царстве Божием
Будут осень и река.
Переход от земной жизни к Вечности он понимал как человек православный: «Впрочем, я верую – значит живу, Значит умру... и воскресну». В этом – и крепкая вера, и смирение, и покаянное чувство, и надежда на милость Божию:
Я живу, чтоб умереть.
Жизни узкая полоска.
Знаю я – свече гореть,
Ровно столько, сколько воска.
Я умру, чтоб вечно жить,
Чтоб к ногам Царя и Бога
Все, что нажил, положить.
Только нажил так немного.
...Добродетель малой мерой
Мерит грешное житье.
Много только светлой веры
В милосердие Твое.
Из сведений об авторе, предваряющих книгу, мы узнаем, что Сергей Константинович окончил геологический факультет Ленинградского государственного университета, получив профессию геолога. Работал геофизиком в аэропартии на поисках золота, алмазов, урана на Дальнем Востоке. В 90-х годах закончил Епархиальное духовное училище при Александро-Невской Лавре, служил катехизатором, работал в церковной лавке, пел в хоре на клиросе. Автор восьми книг поэзии и прозы. Член Союза писателей России. Награжден медалью святого благоверного князя Александра Невского и почетным знаком святой мученицы Татианы – «Наставник молодежи».
За скупыми строками биографии видится многое. Но еще больше мы узнаем об авторе из его стихов, в которых, чаще всего, лирический герой – он сам. И все это так близко, знакомо, понятно и дорого душе верующего православного человека. Читатель, пришедший к вере, в церковную ограду, стремящийся идти по пути спасения, по пути православного делания и живущий в православной традиции, читает как будто о самом себе. Он читает как будто о своей личной судьбе: о несении Креста, о мгновениях, когда душа купается в лучах благодати Божией, о своем стремлении быть во всем с Богом и о дерзновении идти по духовной лествице, шествие по которой сопровождается и неземной радостью, и непрестанной невидимой бранью.
Литургия
В церкви тихое воскресенье.
Солнце низенько. Полумрак.
«Иже всех зовый ко спасенью
Обещания ради благ...»
И мгновенно стихают звуки.
Напряженная тишина.
Иерея воздеты руки.
И свеча уже зажжена.
И обратной дороги нету –
Предстоятель дары несет.
Только к вечности, только к Свету!
Литургия венчает все.
+ + +
В нашем храме нет даже купола
И киотов нет позолоченных.
Все иконочки в лавке куплены
И гвоздями к стене приколочены.
И сквозняк – прихожанин непрошенный,
И частенько фальшивят певчие...
А Пречистая, вся продрогшая,
Греет ручки Свои над печкою.
+ + +
Когда, обременен крестом,
Свой ропот укротишь,
Когда молитвой и постом
Раскаянье родишь,
Когда исторгнешь из души
Сомненье и расчет...
Услышишь Вышнего в тиши:
«Ты – верный раб – прощен!
И ты не раб уже – ты брат,
И больше – сын теперь,
Когда отрекшись от наград,
Избрал стезю потерь...
Да, умер Я! Но Я воскрес!
Гряди за Мной смелей.
Я награжу тебя – вот крест.
Он твой. Он тяжелей».
И сколько бы ни спорили наши современники о том, сохранилась ли православная традиция в русской литературе, существует ли вообще православная поэзия, − эта поэзия живет и вершится, являя нам удивительно талантливых, тонко и глубоко чувствующих, прекрасно владеющих мастерством слова и воистину духовно-зрячих поэтов.
Православная поэзия – это не раздел литературы, не жанр, не вид и не род поэтического произведения, не метод изображения действительности, не направление и не течение, не литературная школа, не стиль и даже не тематика, но – дух.
Это – Дух Христа, усвоенный в меру своих собственных сил именно духом, сердцем и умом писателя. Этот Дух Евангелия передается через его художественные произведения, несущие таким образом в мир свет учения Христова, о чем бы ни говорил пишущий: о Церкви и вере ли, о природе, о взаимоотношениях людей, о событиях своей жизни или же о великих событиях истории, о смысле бытия. Это дух, усвоенный – лично, на своем собственном духовном опыте: опыте молитвы, опыте покаяния и поста, самообуздания и преодоления человеческой греховности и ветхости, опыте участия в церковной жизни и Таинствах Святой Православной Церкви.
Православие − это, прежде всего, образ жизни. Это жизнь по вечным законам Евангелия. Это состояние человека, когда он и самой своей жизнью, и своим творчеством исповедует и прославляет Господа нашего Иисуса Христа.
Это дух Евангелия, принятый не рассудочно и формально, не педантично-сухо, но − живым духом и верою. Ведь Евангелие – это не книга законов и правил, но книга свободы, совести, и любви.
Лампада
Я не молился дни и ночи
И власяницу не носил,
Но я любил, что было мочи,
И я лампаду не гасил.
Пусть не пророк, мне стать поэтом
Едва-едва хватило сил,
Но я всегда скорбел об этом
И я лампаду не гасил.
Гори, гори моя лампада,
Подсвечивая Божий лик.
А Богу много не надо,
Христос и в немощи велик.
«В этом мiре на веру одну я могу положиться», − произнес Сергей Поликарпов в одном из своих стихотворений. А если истина установлена, обретена, значит ли это, что дальше все просто и безмятежно? Нет больше борений, смятений и поисков? Конечно же, это не так. Путь совлечения с себя ветхого человека – нелегок и тернист. «Да только, чтоб родиться в вечность, собой пожертвовать придется», − понимает поэт. То есть своею самостью, себялюбием, горделивостью... «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5, 3), − вспоминаем мы тут одну из Заповедей блаженства.
Этот путь − осознание своих грехов и непрестанной борьбы с ними:
Беда! Едва не согрешил.
В душе палящий ветер.
Пожар растерзанной души
Я вовремя приметил.
Крестами почернел погост,
Трава прибита в поле,
И роща вековых берез
Истерзана до боли.
В смятенье мечется сирень,
Об изгороди бьется.
И сад, взъерошен набекрень,
Того гляди – сорвется.
Ах, совесть, совесть – якорь мой,
Ты корень мирозданья...
И хлынул дождик проливной
И утолил страданье.
+ + +
Он стоял, перегаром дыша,
Был он грязен и жалок, и все же
Я не подал ему ни гроша.
Он сказал: «Сохрани тебя Боже!»
Глянул: за отворотом плаща
Проблеснул исцарапанный орден.
И, в душе оправданья ища,
Понял я, что для Рая не годен.
И всегда − надежда и упование на милосердие Божие:
Благовест
Сегодня совести моей безсонница
Мне нашептала о моем грехе,
И ранним утром зазвучала звонница,
И благовест пронесся по реке.
И оглушил... Я ожидал отмщения
За грех, что я в душе своей взрастил.
И я дерзнул молиться о прощении...
Но я не знал, что Бог уже простил.
И даже страдания, самые горестные и тяжелые, как потеря самых близких и родных, верующая душа, плача, воспринимает со смирением:
Тепло, блаженство, светлый дом
С открытым в райский сад окном...
Но это не сейчас, потом,
За смерти белым полотном.
А здесь, теперь – тоска и боль,
Обрушившейся крыши хруст,
И дом наш холоден и пуст,
И быль страшней, чем небыль...
Да солона, как прежде, соль,
И купины пылает куст,
На языке – молитвы вкус,
И я держусь за Небо.
«Как сладко жить и умереть под взором Бога...» − делится с нами поэт той радостью, которую несет благодать веры:
«Бог не дал мне голоса – эко невезение.
Только не в обиде я – с верой повезло.
Оттого по солнышку встану в воскресенье,
Поспешу к обедне я в дальнее село.
Снегом припорошенный храм на тихом кладбище.
Снегом оторочены в вышине кресты.
Хор синиц на паперти, звонко Бога славящий...
Снег сметаю с валенок, но без суеты.
Батюшка вполголоса служит проскомидию.
Поклонюсь престолу я в землю, не спеша,
Ангелов-то, Ангелов! Видимо-невидимо!
Под благословением запоет душа.
Трое нас на клиросе – значит на три голоса
Дай нам, Боже, в радости службу сослужить.
На престоле солнышко цвета спела колоса...
Можно и без голоса со Христом прожить.
Крещенье
Помолюсь, поставлю свечку,
Отдавая Богу дань.
С топором пойду на речку,
Буду делать Иордань.
Полушубок скину – жарко,
Закатаю рукава.
Я бы спел тропарь, да жалко –
Сил не хватит на слова.
Вскрою Вечности теченье
И ладони окуну.
Подо льдом мое прощенье.
Я прощенья зачерпну.
Последние годы Сергей Поликарпов жил в Старой Ладоге. И перед нами встают картины величественной и светлой русской северной природы, с которой так сроднилась душа поэта.
Медленно течет река
В даль лилово-розовую.
Галка смотрит свысока
Сквозь листву березовую.
А за речкою поля,
Перелески малые,
Вдоль дороги тополя
Пыльные, усталые.
Ветерок с реки пошел,
Зашумела рощица...
Так на сердце хорошо –
Помирать не хочется.
В другом стихотворении автор говорит:
... Жизнь моя предо мной проплывет
По стремнине лесного потока,
А кукушка назад позовет
Уходящей России потомка.
Среди этих прохладных осок
Затеряться – какая удача!
Вот коснется виска колосок –
И от радости сердце заплачет.
Судьбе России, судьбе Руси Святой посвящены многие из стихов Сергея Поликарпова. Это и гордость, и радость, и благодарение, и горечь, и стремление встать на защиту, и – надежда.
Вспоминая былую славу и доблесть Отчизны, поэт печалится: «Нету Царя над русскими, Нет и былой страны».
Святому Отроку
Мы храм построим деревянный
Во имя Отрока святого,
Алтарь устроим покаянный
Под колокола звон литого.
И все, о чем отцы просили,
Построим силою молитвы, −
Самодержавную Россию...
Колокола уже отлиты.
И мы споем светло и нежно,
И обойдемся «обиходом».
И выйдет Отрок белоснежный,
И остановится у входа,
И всех простит, как мы просили,
И осенит Крестом и Властью...
И вспомним мы, что Бог не в силе,
И что в России наше счастье.
Отмечая в русском народе такие истинно христианские качества, как смирение, терпение, милосердие, братство, отзывчивость, стремление к Небесному, поэт не забывает и еще об одном качестве русского человека – умении в нужную минуту встать на защиту Отечества. Невольно вспоминаешь воинов-схимников, благословленных преподобным Сергием Радонежским на ратный подвиг при битве Куликовской. Но здесь, наверное, сражение с псами-рыцарями, да и мало ли захватчиков приходило на Русь.
Монашеский меч
Шнеки дубовые, к бою готовые.
Волны морские. Заморская речь.
Весла еловые. Брони пудовые.
Шелест кольчуг от движения плеч.
Тихо в обители, молятся жители...
Братия бредит тревожно во сне.
Веки смежаются. Враг приближается.
Зоркий не дремлет дозор на стене.
Утром у звонницы старцу поклонятся.
Шоркнул из ножен монашеский меч.
Шнеки причалили, волны качали их.
Бог помогает ударить, рассечь...
Весла изломаны, брони искрошены,
Кровью забрызганы, втоптаны в грязь...
Братия к храму бредет по дороженьке,
Пот вытирая, смиренно молясь.
Поэзия Сергея Поликарпова вмещает в себя не только размышления о вере и православном делании. Его герои не только прихожане, певчие, батюшки, старцы. Мы видим и камчатских вертолетчиков, и работающих на приисках геологов, и воинов-афганцев, и староладожских купцов, и археологов, и нищего в переходе, и богача на иномарке. Видим и оставляющую за собой черную, круглую дыру, толпу, с шумом и хохотом несущуюся вниз в метро, и «разящий глаз» Макдональдса. Видим отлетающего в вечность Пушкина и «буревестника» революций Горького. Видим события 1917 года и года 37-го. Поэту жаль и крошку-воробья, и скашиваемую траву, и разрушающуюся Старую Ладогу.
Никогда не отделяет поэт себя от своего народа. Вспоминая об исповедниках веры он говорит: «Все они из народа, из которого я». Рассказывая о возведенном храме, пишет: «В нем народ – избранник Божий, Пусть Господь его хранит». И даже, когда он вспоминает о революционных событиях прошлого века или сокрушается о сегодняшнем падении нравов, он никогда не говорит, как поучающий, строгий, обличитель, но с горечью и печалью, говорит – «мы». Сухой проповеди от знания, морализаторства и резонерства – нет в этих стихах. Напротив, Сергей Поликарпов раскрывает эти явления как совершенно мертвенные и непригодные для воздействия на душу человеческую.
Миссионер
Я говорил с тобою долго,
Я убеждал: «Ты веришь в ложь!»
Потом умолк, не видя толка, −
Ты безтолковый, не поймешь.
И долго тайно я молился,
Одолевая пустоту,
И ты поверил, − обратился.
Не мне поверил, но Христу.
Мудрецы
Мы знаем падший мир, мы обличаем,
Бичуем немощи и лжеучений бред,
Но ничего вокруг не замечаем...
А слушатели где? Простыл и след...
Не верят люди в Бога – верят в слухи!
И мы с тобой гнушаемся толпы.
Не слышит нас никто – безумцы глухи...
Лишь потому, что мудрецы слепы.
Сергей Константинович был, думается, совсем не номенклатурным писателем. Своим кабинетом он называл аллею в парке, жил, не ожидая признания и наград. Человек образованный и глубоко интеллигентный, жил просто. И всегда ощущал свою неразрывную и глубокую связь с народом. Наверное, поэтому он мог понять и бомжа, приставившего ему однажды ночью нож к горлу: «Я ему все простил. Ты прости его, Боже». И простых деревенских старушек, которые теперь, когда «в лужу безбожного века» схлынула толпа прихожан, погрузившихся в интернет, поют в пустом храме так, как будто «стучат святые души в златые райские врата». Очевидно поэтому он и писал:
Талант мой не яркий, но искренний,
Соратник великой Любви,
Согретый Христовою истиной,
Сокрытой в народной крови...
Предназначение поэзии и источник вдохновения были известны поэту:
Стихи в Писании живут,
В Божественной Любви.
Ты их молитвой позови –
Они уж тут как тут.
Он говорит, что слово в истинном его значении «дано не плоти бренной, но только духу и труду»; духу, возвышенному страданием и пришедшему от гордости к покаянию. А в одном из стихов рассказывает о своем разговоре со Старцем, который на вопрос, не грешно ли писать стихи, ответил:
...Помолюсь о тебе в тиши,
Ты мне имя свое скажи...
Оба славим с тобою Слово.
Свет
Закат был и чист, и светел,
Подсвечивал свод ночной...
Зачем он во тьме светит –
Таинственный, неземной?
Но что я сделал на свете
Хорошего? Ничего...
А Свет, Он во тьме светит,
И тьма не объяла Его.
И те, за кого мы в ответе,
Так далеко ушли...
А Свет и для них светит,
Даже – по край земли.
И вспомнить пора о смерти,
Не слишком ли мы смелы?
А Свет, Он с Небес светит
И выйти зовет из мглы.
А когда Свет Божий – вечный свет, коснется души поэта, тогда и вспыхнут в его сердце строки истинной, благозвучной и благодатной поэзии, понятной и говорящей и верующему, и неверующему. И даже если читателю не знакомы некоторые из слов церковной лексики или старославянского языка, поэт, озаренный Божественным Духом, так сумеет коснуться «вечности святынь», что ты уже «Не вскрикнешь: “Понял!”, Прошепчешь: “Верую, аминь!”»
«Цель нашей жизни христианской − стяжание Духа Святаго Божиего», − наставлял святой преподобный Серафим Саровский Чудотворец. А святой Силуан Афонский говорил желающим спастись: «Держи свой ум во аде и не отчаивайся». В одном из своих стихотворений Сергей Константинович Поликарпов произнес:
...Душа волнуется весной
И дерзновенно ждет итога
У врат Небесного Чертога,
Над леденящей глубиной.
Счастлив тот, кому удалось при жизни хоть чуть-чуть подняться над земным, над греховной «леденящей глубиной» и жить, как говорил поэт, держась за Небо.
Прочтите стихи Сергея Константиновича Поликарпова и сами дайте ответ на вопрос: возможна ли сегодня подлинно художественная православная поэзия...
Лариса Пахомьевна Кудряшова, русский православный поэт и публицист
Источник: Редакционная почта
___________________
См. также:
<-назад в раздел
