Поздравили, называется...
Известный своими антиправославными замашками известный псевдоправославный сайт pravmir.ru весьма оригинальным способом поздравил читателей, опубликовав на своих страницах, как и водится, не творение святых отцов, а стихотворение… эмигранта-еврея, сочувствующего католикам и под конец жизни даже позабывшего свой родной (?) русский язык! Иосиф Бродский, зовут автора «шедевра» в котором ни одно четверостишье не обходится без богохульных строк. Например, Пресвятая Дева Мария, пророчица Анна и старец Симеон именуются Бродским «зыбкой рамой», а про Богомладенца стихоплет говорит, что «Он ни о чем не ведал еще и посапывал сонно».
К самому тексту, pravmir примостил, вероятно, для пущего эффекта, и ролик, где сие шедевральное творение читатели смогут еще и прослушать. В роли чтеца выступил… Было бы, наверно, удивительно, если бы исполнителями оказались старцы, как Василий Ермаков, Николай Гурьянов, Иоанн Миронов, Иоанн Крестьянкин и другие. Само собой, какое произведение – такой и чтец! И им стал «православный» священник Александр Шмеман!
Не вдаваясь в характеристику этой персоны, просто приведем его высказывания по поводу Православной Церкви
«Я не люблю, не могу любить Православной Церкви… и бабьего благочестия…»
«…ложь, подделка, дешёвка этого самодовольного, тупого, сентиментального "русского Православия"…»
«Как я бесконечно устал от всего этого "православизма", от всей этой возни с Византией, Россией, бытом, духовностью, Церковью, церковностью, благочестием…»
«Я… всё больше и больше не люблю Византии, Древней Руси, Афона, то есть всего того, что для всех - синоним Православия…»
«Как я устал от своей профессии… Такое постоянное чувство фальши, чувство, что играешь какую-то роль. И невозможно выйти из этой роли»
А вот что пишет о достопочтимом отце Гапоне Шмемане журнал «Православная Русь», который издается Западной РПЦ:
«Кажется, что прот. Шмеман полностью осуществлял идеал семейной духовности у себя дома. Приведу только два свидетельства. Одно: епископ Православной Церкви, которыйна чистый понедельник, после вдохновляющей началопостной проповеди прот. Шмемана, в доме проповедника был угощен курочкой. Другое - близкаго знакомаго прот. Шмемана: "Многие помнят о. Александра - остроумнаго собеседника, охотно шутившаго, иногда жестоким словом кого-нибудь высмеивающаго, курящаго одну папиросу за другой, смотревшего по телевизору состязания по бейсболу, любившаго жизнь во всем ея разнообразии и богатстве…". Есть и много других подобных свидетельств. Удивительны эти "новые христиане", чей кумир богословствует с сигаретой в зубах и демонстративно жуя курицу в Чистый понедельник, заодно "жестоким словом кого-нибудь высмеивая"…» (1990 г., № 9 (1414), стр. 10-11, статья Павла Рака)
А вот записи из шмемановского дневника:
«Все эти дни - наслаждение от зимних Олимпийских игр в Иннсбруке по телевизии. Я не вижу "пользы" от этой монашеской диеты, безостановочно преподносимой людям в качестве какой-то самодовлеющей "духовности". Мой опыт таков: как только люди решали эту "духовность" вводить в свою жизнь, они становились нетерпимыми, раздраженными фарисеями».
«Я стал священником в двадцать пять лет, потому что мне было очевидно (без всякого раздумья и углубления и проверки), что ничего интереснее на свете нету. Я об этом мечтал, именно мечтал на парте лицея, на танцульках, почти всегда это было для меня "инобытием", тайным сокровищем сердца. А теперь я чувствую себя – и как часто! - как тот чеховский герой, который во имя какого-то "высокого дела" (революции, борьбы за свободу) поступил в лакеи, чтобы за кем-то следить, что-то узнавать, одним словом - служить, и вот постепенно не то что разочаровался в этом "служении", а как-то выпал из него. Ощутил его как ненужное, как не то. Его потянуло на простую жизнь, на просто жизнь. И вот у меня такое чувство, что я живу в безостановочной "риторике", в искусственности… Что всем этим прикрывается, в сущности, все та же мелочность, самолюбие и т.д. и где все это тем более сильно, что все время выдается как раз за служение…»
«Лично я вообще бы отменил (!) частную исповедь»
И на «сладкое» для «любимых» читателей, парочку Бродский - Шмеман «окультурил» еще один очень известный всем персонаж… Отче Александр читает стих под звуки музыки, написанной известным композитором, заслуженным деятелем толерантности, мексиканским легионером, почетным экуменистом и обновленецем, а по совместительству (в свободное от работы время) митрополитом Волокаламским Иларионом (Алфеевым). Да, именно тем человеком, который просил благословения у папы Бенедикта XVI.
Вот такой вам праздничный винегрет, дорогие читатели… Кушайте, на здоровье!
_________________________________
Сам шедевр в двух видах:
Когда Она в церковь впервые внесла
Дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял Младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
Младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взоров небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом
свет падал Младенцу; но Он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу сему,
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем Сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня,
реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
Дитя: Он - Твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в Нем». - Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,
Мария молчала. «Слова-то какие…»
И старец сказал, повернувшись к Марии:
«В лежащем сейчас на раменах Твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть Его будет, Твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око».
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шел молча по этому храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога
пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами храма.
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.
Источник
К самому тексту, pravmir примостил, вероятно, для пущего эффекта, и ролик, где сие шедевральное творение читатели смогут еще и прослушать. В роли чтеца выступил… Было бы, наверно, удивительно, если бы исполнителями оказались старцы, как Василий Ермаков, Николай Гурьянов, Иоанн Миронов, Иоанн Крестьянкин и другие. Само собой, какое произведение – такой и чтец! И им стал «православный» священник Александр Шмеман!
Не вдаваясь в характеристику этой персоны, просто приведем его высказывания по поводу Православной Церкви
«Я не люблю, не могу любить Православной Церкви… и бабьего благочестия…»
«…ложь, подделка, дешёвка этого самодовольного, тупого, сентиментального "русского Православия"…»
«Как я бесконечно устал от всего этого "православизма", от всей этой возни с Византией, Россией, бытом, духовностью, Церковью, церковностью, благочестием…»
«Я… всё больше и больше не люблю Византии, Древней Руси, Афона, то есть всего того, что для всех - синоним Православия…»
«Как я устал от своей профессии… Такое постоянное чувство фальши, чувство, что играешь какую-то роль. И невозможно выйти из этой роли»
А вот что пишет о достопочтимом отце Гапоне Шмемане журнал «Православная Русь», который издается Западной РПЦ:
«Кажется, что прот. Шмеман полностью осуществлял идеал семейной духовности у себя дома. Приведу только два свидетельства. Одно: епископ Православной Церкви, которыйна чистый понедельник, после вдохновляющей началопостной проповеди прот. Шмемана, в доме проповедника был угощен курочкой. Другое - близкаго знакомаго прот. Шмемана: "Многие помнят о. Александра - остроумнаго собеседника, охотно шутившаго, иногда жестоким словом кого-нибудь высмеивающаго, курящаго одну папиросу за другой, смотревшего по телевизору состязания по бейсболу, любившаго жизнь во всем ея разнообразии и богатстве…". Есть и много других подобных свидетельств. Удивительны эти "новые христиане", чей кумир богословствует с сигаретой в зубах и демонстративно жуя курицу в Чистый понедельник, заодно "жестоким словом кого-нибудь высмеивая"…» (1990 г., № 9 (1414), стр. 10-11, статья Павла Рака)
А вот записи из шмемановского дневника:
«Все эти дни - наслаждение от зимних Олимпийских игр в Иннсбруке по телевизии. Я не вижу "пользы" от этой монашеской диеты, безостановочно преподносимой людям в качестве какой-то самодовлеющей "духовности". Мой опыт таков: как только люди решали эту "духовность" вводить в свою жизнь, они становились нетерпимыми, раздраженными фарисеями».
«Я стал священником в двадцать пять лет, потому что мне было очевидно (без всякого раздумья и углубления и проверки), что ничего интереснее на свете нету. Я об этом мечтал, именно мечтал на парте лицея, на танцульках, почти всегда это было для меня "инобытием", тайным сокровищем сердца. А теперь я чувствую себя – и как часто! - как тот чеховский герой, который во имя какого-то "высокого дела" (революции, борьбы за свободу) поступил в лакеи, чтобы за кем-то следить, что-то узнавать, одним словом - служить, и вот постепенно не то что разочаровался в этом "служении", а как-то выпал из него. Ощутил его как ненужное, как не то. Его потянуло на простую жизнь, на просто жизнь. И вот у меня такое чувство, что я живу в безостановочной "риторике", в искусственности… Что всем этим прикрывается, в сущности, все та же мелочность, самолюбие и т.д. и где все это тем более сильно, что все время выдается как раз за служение…»
«Лично я вообще бы отменил (!) частную исповедь»
И на «сладкое» для «любимых» читателей, парочку Бродский - Шмеман «окультурил» еще один очень известный всем персонаж… Отче Александр читает стих под звуки музыки, написанной известным композитором, заслуженным деятелем толерантности, мексиканским легионером, почетным экуменистом и обновленецем, а по совместительству (в свободное от работы время) митрополитом Волокаламским Иларионом (Алфеевым). Да, именно тем человеком, который просил благословения у папы Бенедикта XVI.
Вот такой вам праздничный винегрет, дорогие читатели… Кушайте, на здоровье!
_________________________________
Сам шедевр в двух видах:
Когда Она в церковь впервые внесла
Дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял Младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
Младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взоров небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом
свет падал Младенцу; но Он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу сему,
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем Сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня,
реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
Дитя: Он - Твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в Нем». - Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,
Мария молчала. «Слова-то какие…»
И старец сказал, повернувшись к Марии:
«В лежащем сейчас на раменах Твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть Его будет, Твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око».
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шел молча по этому храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога
пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами храма.
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.
Источник
<-назад в раздел