Четверг, 28 Марта 2024 г.
Духовная мудрость

Прп. Паисий об антихристовом времени

Приучив себя уже сейчас к жизни простой, умеренной, можно будет пережить антихристовы годы. Иметь маленько землицы, возделать немного пшенички, картофеля, посадить несколько масличных деревьев, и тогда, держа какую-нибудь скотинку, козочку, несколько курочек, христианин сможет пропитать свою семью. Бог не оставит человека без помощи.

Прп. Паисий Святогорец

сщмч. Григорий (Лебедев) об апостасии
Если вы из дела Христова выкидываете, в силу своего маловерия и рассудочности, борьбу с дьяволом и победу над ним, то вы уничтожаете силу христианства. Вы низводите тогда Христа на роль возвышенного моралиста, учившего добру и только. И если вы в свою жизнь, как христиане, не введете борьбу с дьяволом, то вы – мертвецы в христианстве. Оно вам ничего не дает, и будете вы холодные, пустые, сонные, скучные, ничего не получающие от Христа и Церкви.
Сщмч. Григорий (Лебедев) об апостасии

Прп. Паисий об отречениях
Тяжелые годы!.. Нас ждет встряска. Знаете, что такое встряска? Если вы не находитесь хоть немножко в духовном состоянии, то вам не устоять. Сохрани нас, Господи, но мы дойдем еще и до того, что станут отрекаться от веры. Постарайтесь братски сплотиться, начать жить духовно, соединиться со Христом,.. чтобы не бояться ни бесов, ни мучений.
Прп. Паисий Святогорец об апостасии

Прп.Паисий об апостасии
Диавол закинул сети, чтобы поймать в них всё человечество. Богатых он хочет уловить масонством, бедных коммунизмом, а верующих экуменизмом.
Прп. Паисий Святогорец об апостасии

Прп. Феодосий Киево-Печерский о Православии
Если кто хвалит чужую веру, тем самым он свою хулит... Если тебе скажет спорящий: «И ту и другую веру Бог дал», – то отвечай ему так: «Ты, кривоверный, считаешь и Бога за двоеверца. Так не слышал ли ты, окаянный, развращенный злой верой, что говорится в Писании: един Бог, едина вера, едино крещение!»
Прп. Феодосий Киево-Печерский

В кулуарах

Вакцинация от коронавируса - спасение или ловушка?
Можно ли говорить о том, что в ближайшем будущем мы можем забыть о коронокризисе? На этот и другие вопросы отвечает Пламен Пасков. При этом он рассказал, что мировая элита не собирается прекращать коронабесие вплоть до 2025 года. Также Пламен Пасков поделился своим мнением о том, является ли вакцинация от коронавируса спасением для людей или это ловушка для них...

Без Бога ни до порога
Предлагаем вашему вниманию выпуск программы «ДУШЕВНАЯ БЕСЕДА» с Константином Душеновым, в котором затрагиваются важные проблемы. Зачем Бог попускает нам скорби? Правда ли, что Русские Цари никогда не присягали на верность Российскому престолу, а только свидетельствовали о своей верности Господу Богу, когда в чине Коронации читали вслух Символ Веры? Правда ли, что книги митрополита Иоанна (Снычева) писал Константин Душенов?

Кремль окончательно порвал с западом
Предлагаем вашему вниманию полную версиюпрограммы «ДУШЕНОВ. ПРЯМАЯ РЕЧЬ». Выпуск №26. Правда ли, что до российской политической элиты наконец-то дошло, что нам с Западом не по пути? Правда ли, что в России уже 7 лет идёт тихая революция сверху? Какое место в русской геополитике занимает Кавказ? Почему одни люди и народы более религиозны, чем другие?

Документы
читать дальше...

Корреспонденция
читать дальше...



Архимандрит Мелхиседек Артюхин
Два креста Константина Батюшкова: К 230-летию со дня рождения русского поэта
Два креста Константина Батюшкова: К 230-летию со дня рождения русского поэта

И Вера пролила спасительный елей
в лампаду чистую Надежды…

В этом году отмечается 230 лет со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова (1787–1855) и 200 лет со дня выхода его единственной книги – двухтомника «Опыты в стихах и прозе» (1817). Личность незаурядная – яркая, героическая и трагическая – русский поэт Константин Батюшков занял особое место в истории отечественной литературы.

Пушкин считал его одним из своих учителей в поэзии, признал творения Батюшкова поэтическим чудом и в этом смысле назвал «чудотворцем».

Глубокий знаток и ценитель древности Батюшков органично усвоил достижения античной культуры, сделав их «своим сокровищем». Это «сокровище» воплотилось в поэтике его стихотворений как «прелестная роскошь словесности». Кажется, что в лирике Батюшкова собрались все древние боги и богини и все сопровождающие их мифологические существа, герои легендарной истории и античные авторы.

Древность получала новую жизнь не только в сочинениях, но и в самой судьбе и личности поэта. В литературном обществе «Арзамас», куда входили Пушкин, Жуковский, Вяземский, Воейков, Плещеев и другие, Батюшков был наречён Ахиллом. Всерьёз так назвали его друзья-литераторы за приверженность к античности, а в шутку – за невысокий рост и хрупкое телосложение («Ах, хил!»).

Однако Константина Батюшкова и без тени иронии можно уподобить легендарному древнегреческому воину Ахиллу, воспетому Гомером. Русский поэт начала XIX века также совершил свои великие подвиги – «подвиги творческого воображения», для которых потребовалось «величайшее напряжение духовных сил»  . «Малютка Батюшков, гигант по дарованью...», – отзывался о нём В.А. Жуковский в стихотворении «Ареопагу».

 В то же время миниатюрный «Ахилл»-Батюшков был не только поэтом, но и воином – не в метафорическом, а в прямом смысле. Кроме творческих, он совершил подвиги ратные.

Характер сильный, мужественный, волевой проявился в хрупком юноше, когда он без малого двадцати лет отроду в марте 1807 года – вопреки запретам отца – пошёл добровольцем на войну с наполеоновской Францией, против которой выступила Россия в коалиции с Пруссией и Великобританией.

29 мая 1807 года в восточной Пруссии под Гейльсбергом в кровопролитной битве, унёсшей тысячи жизней, 20-летний Батюшков был ранен. Его «вынесли полумёртвого из груды убитых и раненых товарищей» и отправили на лечение в Ригу. «Любезный друг! Я жив, – писал Батюшков своему другу Н.И. Гнедичу. – Каким образом – Богу известно. <…> Я в Риге. Что мог вытерпеть дорогою, лёжа на телеге, того и понять не могу. Наш батальон сильно потерпел. Все офицеры ранены, один убит. Стрелки были удивительно храбры, даже до остервенения».

Уже через год отважный молодой офицер снова в строю. Он становится участником баталий в русско-шведской войне 1808–1809 годов. В награду за храбрость Батюшков получил орден Святой Анны 3-й степени.

В 1810 году он вышел в отставку. Однако отставным офицером пробыл недолго. Отечественная война 1812 года призвала поэта-воина постоять за родную землю и православную веру: «Теперь стыдно сидеть над книгою; мне же не приучаться к войне. Да, кажется, и долг велит защищать Отечество и государя нам, молодым людям», – писал он Вяземскому 1 июля 1812 года.

29 марта 1813 года Константин Батюшков был зачислен штабс-капитаном в Рыльский пехотный полк, стал участником заграничных походов русской армии 1813–1814 годов. В октябре 1813 года он писал Гнедичу о своих военных наградах – двух крестах: «Я представлен к Анне за последние дела и к Владимиру – за первые… Пришли мне Анненский крест, хорошей работы и хорошего золота, с лентою, небольшой величины… Ещё купи Владимирский крест: я к нему представлен за Теплиц… Здесь этого не сыщешь, а при генерале неловко не носить крестов. Не забудь и георгиевских лент для медали». Свои кресты поэт заслуживал собственной кровью: «Что в офицере без честолюбия? Ты не любишь крестов? – иди в отставку! А не смейся над теми, которые их покупают кровью!»

За отвагу в «битве народов» под Лейпцигом – одном из главных сражений с Наполеоном – Батюшков был награждён орденом Святой Анны 2-й степени. Будучи адъютантом генерала Раевского, русский «Ахилл» прошёл победоносный военный путь до Парижа, а затем через Англию, Швецию и Финляндию вернулся в российскую столицу.

«Храбрость без веры ничтожна», – повторял слова Шатобриана Батюшков. Он был убеждён, что Христос-Спаситель сохранил русскую землю; православная вера, упование на Божие заступничество помогли разгромить врага: «с ужасом и с горестию мы взирали на успехи нечестивых легионов, на Москву, дымящуюся в развалинах своих; но мы не теряли надежды на Бога, и фимиам усердия курился не тщетно в кадильнице веры, и слёзы и моления не тщетно проливалися перед Небом: мы восторжествовали. Оборот единственный, безпримерный в летописях мира! Легионы непобедимых затрепетали в свою очередь. Копьё и сабля, окроплённые святою водою на берегах тихого Дона, засверкали в обители нечестия, в виду храмов рассудка, братства и вольности, безбожием сооружённых; и знамя Москвы, веры и чести водружено на месте величайшего преступления против Бога и человечества».

В 1814 году после заграничных военных походов Батюшков создал стихотворение «Тень друга», посвящённое памяти погибшего под Лейпцигом И.А. Петина – «незабвенного друга», «лучшего из друзей», «милого брата», «товарища лучших дней», «воина вечно милого».

Лирический герой покидает «берег туманный Альбиона», на корабле возвращается в Россию с мыслями о родине:

Как очарованный, у мачты я стоял
И сквозь туман и ночи покрывало
Светила севера любезного искал.
Вся мысль моя была в воспоминанье
Под небом сладостным отеческой земли <…>

Мечты об «отеческой земле» прервались видением убитого на войне друга, явившего-ся из «небесной отчизны»:

Мечты сменялися мечтами,
И вдруг... то был ли сон?.. предстал товарищ мне,
Погибший в роковом огне
Завидной смертию, над плейсскими струями.
Но вид не страшен был; чело
Глубоких ран не сохраняло,
Как утро майское, веселием цвело
И всё небесное душе напоминало.

Произведению предпослан эпиграф из элегии Проперция: «Sunt aliquid manes: letum non omnia finit;/ Luridaque evictos effugit umbra rogos». В переводе с латыни это означает: «Души усопших не призрак: не всё кончается смертью;/ Бледная тень ускользает, скорбный костёр победив». Древнеримский стихотворец выразил в поэтическом предчувствии одну из главных христианских заповедей о жизни вечной: «заповедь Его есть жизнь вечная» (Ин. 12: 50); «дар Божий – жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 6: 23). Батюшков осознал, что его любимые античные авторы стояли на пути к христианству: «Лучшие из древнейших писателей приближились к сим вечным истинам, которые Святое Откровение явило нам в полном сиянии» («Нечто о морали, основанной на философии и религии»).

Русский поэт собственной душой ощутил реальность встречи с безсмертной душой погибшего на поле брани друга:

Но сладостный покой бежал моих очей,
И всё душа за призраком летела,
Всё гостя горнего остановить хотела:
Тебя, о милый брат! о лучший из друзей!


Батюшков-«Ахилл» в кругу читателей и друзей также заслуженно имел и другие славные имена: «маленький Овидий», «новый Тибулл». Он делал вольные переводы своих любимых античных авторов, совершенствуя русскую «лёгкую поэзию», переплавляя «звуки италианские» в новаторский «забавный русский слог». В «Речи о влиянии лёгкой поэзии на язык» поэт утверждал общечеловеческое и вечное (вне времени и пространственных границ) значение этой поэзии: «у всех народов, и древних, и новейших, лёгкая поэзия, которую можно назвать прелестною роскошью словесности, имела отличное место на Парнасе и давала новую пищу языку стихотворному» (П 209).

Вслед за классицистом Кантемиром, которого поэт высоко ценил, Батюшков мог бы сказать: я «с вами, греки и латины…» О его полной погружённости в античную поэзию свидетельствует необычное окказиональное словообразование в письме Гнедичу от 7 ноября 1811 года: «Я тибуллю…»   Глагол «тибуллить», изобретённый Батюшковым, – выразительный знак увлечённости, очарованности литературным источником, который влиял не только на творческие пристрастия, но уже и на сам образ жизни поэта. Этот окказионализм сродни словотворчеству влюблённого в Наталью Гончарову Пушкина, сотворившего к слову «очарован» рифму «огончарован».

«Тибулл, задумчивый и нежный Тибулл» (П 151) – так называл Батюшков своего любимого древнеримского автора. Собственная личность русского поэта – миловидного, задумчивого и нежного (каким донесли нам его облик портреты и автопортрет, воспомина-ния современников) – оживала в вольных переводах Тибулловых элегий. Здесь затронуты почти все основные темы и мотивы лирики Батюшкова: гимн земной жизни, радости, любви и красоте; тема дома, родного очага; противопоставление войны и мира; религиозно-философская тема жизни и смерти.

Всю художественную ткань Тибулловых элегий пронизывают обращения к высшим силам, заклинание судьбы. Эта древняя языческая форма под пером православного поэта становится глубоко личной, лирической, по-христиански осердеченной. В ней особенно ощутима надежда на спасение от бед, в котором так нуждался Батюшков:

Богиня грозная! Спаси его от бед… (35)
Но ты, держащий гром и молнию в руках!
Будь мирному певцу Тибуллу благосклонен… (36)
О боги! сей удар вы мимо пронесите,
Вы, лары отчески, от гибели спасите! (51)

Скорби, бедствия, страдания, близость смерти – «все ужасы войны», лично пережитые поэтом, – нашли отражение в его лирике:

<…> и бледны Эвмениды
Всех ужасов войны открыли мрачны виды
К Тассу»).

В «Тибулловой элегии X» описан «подземный дом»,
Где лает адский пёс, где фурии свирепы
И кормчий в челноке на Стиксовых водах,
Там теней бледных полк толпится на брегах,
Власы обожжены и впалы их ланиты!.. (52)

 В зловещих картинах «внутри земли, во пропастях ужасных» у Батюшкова собраны чуть ли не все античные обитатели Аида: «Мегера страшная и Тизифона там/ С челом, опутанным шипящими змеями»; «ужасный Энкелад и Тифий преогромный»; «хищный Иксион, окованный змеёй» (36–37) и другие подобные им мифологические существа.

Всем этим мрачным образам смерти контрастно противопоставлены картины жизни – яркой, солнечной, благодатной. Молоко и мёд – среди излюбленных в поэтике Батюшкова знаков-символов Божией благодати и живительной земной силы:

Мёд капал из дубов янтарною слезою,
В сосуды молоко обильною струёю
Лилося из сосцов питающих овец…(35)

Это основные приношения человека богам. В «Тибулловой элегии X» в дар «священ-ному лику домашнего Пената» «девы красные» приносят «из улья чистый мёд», «Сот мёда с молоком – и Маин сын <Гермес. – А.Н.-С.>/ Тебе навеки благосклонен!» («Из антологии»). К жертвеннику Муз приносит эти дары и сам лирический герой Батюшкова в стихотворении «Беседка муз»:

Спешу принесть цветы, и ульев сот янтарный,
И нежны первенцы полей;
Да будет сладок им сей дар любви моей
И гимн поэта благодарный! (88–89)

Как и в других творениях Батюшкова, земной мир в «Элегии из Тибулла» сверкает всеми переливами прозрачных красок: тёплыми («янтарная слеза»), прохладными («в лазоревых морях», «в тени зелёной»), нежными («на розовых конях». Этот необычный поэтический образ: «Проскакал на розовом коне» – отзовётся в лирике Есенина), ослепительно-яркими («с сидонским багрецом и золотом безценным» – эти цвета напоминают пушкинские «в багрец и золото одетые леса»). Палитра мирной жизни во всей её полноте и красоте в вольных переводах из Тибулла противостоит войне и смерти.

Своеобразным божеством для Тибулла в переводах Батюшкова является также мир как антипод войны:

Сын неба! Светлый Мир!..
Ты благодать свою на нивы проливаешь
И в отческий сосуд, наследие сынов,
Лиёшь багряный сок из Вакховых даров (52).

Поэт несколько раз воспроизводит художественный образ «чаши круговой», «весёлых чаш с вином». Он желал бы видеть только этот «багряный сок» виноградных гроздьев, вобравший тепло солнечного света и мирного труда (в стихотворной сказке «Странствователь и Домосед» встречается замечательный образ – «румяное вино»), в противовес зловещим красным брызгам крови на полях битвы – «Марсовых полях».

Вино, веселье, любовь – все эти «брызги» беззаботного наслаждения жизнью рассы-паются в анакреонтической лирике Батюшкова искрящимся фонтаном, переливаются через край символической «полной чаши».

В то же время реальный человеческий облик поэта, его собственный «внутренний человек» расходился с тем образом, что был создан творческим воображением. Мемуарист, близко знавший Батюшкова, характеризовал его как «кроткого, скромного, застенчивого» человека, который «отличался девическою, можно сказать, стыдливостью и вёл жизнь возможно чистую»  .

В систему ценностей земной жизни в вольных поэтических переводах органично входит образ родины, родной земли, отечества. Вот как звучат заклинания лирического героя:

«Отдай, богиня, мне родимые поля,/ Отдай знакомый шум домашнего ручья…» (35); «О боги, если б я/ Узрел ещё мои родительски поля!» (52). Родина и домашние божества – последний якорь спасения: «Спасите ж вы меня, отеческие боги, / От копий, от мечей!» (51).

Эти лирические переживания, очень близкие самому Батюшкову, оторванному наполе-оновскими войнами от родины и от дома, нашли отзвуки также в его переписке.

Удивительно, насколько античные литературные источники оказались приближенными к обстоятельствам жизни русского поэта начала XIX столетия. Например, в «Тибулловой элегии XI» образы легендарной мифологии соседствуют с бытовыми деталями, напоминающими о собственных «пенатах» Батюшкова: «Когда на пиршествах стоял сосуд святой/ Из буковой коры меж утвари простой» (50). В стихотворении «Мои пенаты» описаны «Всё утвари простые,/ Всё рухлая скудель!» (91). В вольном переводе элегии из Тибулла, на первый взгляд, неожиданно, возникают образы русской природы, русской зимы и даже приметы простонародного русского быта:

При шуме зимних вьюг, под сенью безопасной
Подруга в тёмну ночь зажжёт светильник ясный
И, тихо вретено кружа в руке своей,
Расскажет повести и были старых дней (37).

Лирическая атмосфера этого стихотворения угадывается в созвучиях исконно русских пушкинских стихов «Зимний вечер», «Няне».

Известно, что в Италии, среди её пышной природы Батюшков грустил о глубоких русских снегах. Перед отъездом из России в страну своей юношеской мечты он делился сокровенными предчувствиями: «Я знаю Италию, не побывав в ней… Там не найду счастия: его нигде нет; уверен даже, что буду грустить о снегах родины и о людях мне драгоценных». В письме к А.Н. Оленину поэт восхищался умением адресата «в снегах Отечества лелеять зыбких муз» (294). Лирический герой Батюшкова в стихотворении «Пленный» просит вернуть ему «край отцов,/ Отчизны вьюги, непогоду,/ На родине мой кров,/ Покрытый в зиму ярким снегом!» (68)

Какие радости в чужбине?
Они в родных краях;
Они цветут в моей пустыне
И в дебрях, и в снегах (68).

Так образ родины, русские пейзажные приметы включаются «новым Тибуллом»-Батюшковым в строй представлений о прекрасной, совершенной жизни.

П.А. Плетнёв в стихотворении «К портрету Батюшкова» был прав, замечая о «потом-ке древнего Анакреона»:

 Ни вьюги, ни снега, ни жмущий воды лёд
 Не охладили в нём воображенья…

 Культ мечты: «Мечтанье есть душа поэтов и стихов...» – один из главных в батюшковской лирике с её романтическими устремлениями. С мечтами поэта о прекрасной жизни «вполне гармонировали» «мечты о красивой смерти»  , за которой последует воскресение в жизнь вечную. Батюшков создаёт потрясающей силы и глубины образ смерти-воскресения, которого удостаиваются только любящие сердца. Так образуется философско-символическое кольцо: любовь – смерть – воскресение – любовь, которая соединяет начала и концы, «мертвит и оживляет» («Разлука»).

В загробный Элизий – обиталище блаженных душ – помещает Батюшков особо чтимого им «нежного певца» Горация. В надписи «К цветам нашего Горация» древний поэт предстаёт как «бог лиры, бог любви». В «Подражании Горацию» Батюшков создаёт свой вариант стихотворного «Памятника» (эту античную традицию блистательно развил Пушкин, воздвигший «памятник себе <…> нерукотворный»), где утверждается царственность, божественное происхождение поэтической лиры: «Я сам на Пинде царь!/ Венера мне сестра» (221).

К творчеству и судьбе Горация Батюшков обращался и в своих прозаических опытах. В статье «Вечер у Кантемира» выделена «страсть к древним писателям» (П 220) видного русского классициста, который «только ощупью и с Горацием в руках» (П 231) пытался отыскать истину. В «Заметках о Горации» Батюшков размышлял о личности и судьбе «счастливейшего из всех стихотворцев» (П 247). Самому автору «Заметок» очень близка мысль «мудреца» и «тонкого философа» Горация о том, «что человек не может быть совершенно счастлив, что сердце наше есть источник вечных желаний» (П 247). Это размышление во многих стихах русского поэта воплотилось в форме поэтических афоризмов: «Как счастье медленно приходит,/ Как скоро прочь от нас летит» («Элегия») (157); «Но радость наша – ложь, но счастие – крылато» («К Тассу») (199); «А счастие лишь там живет,/ Где нас, безумных, нет» («Послание к Н.И. Гнедичу») (184–185).

Батюшков был солидарен с И.М. Муравьёвым-Апостолом, который признавался в том, «что не выпускает Горация из рук, что учение сего стихотворца может заменить целый век опытности, что он всякий день более и более открывает в нём не только поэтических красот, но истин, глубоких и утешительных» (П 248).

«Гораций никогда не хотел продать свою вольность за золото. Он отказался от почестей, страшился забот, любил уединение» (П 248) – эта позиция становится личной и творческой установкой самого Батюшкова. Многочисленные подтверждения – в его судьбе, письмах, стихах. Послевоенная гражданская служба не задалась: «К гражданской службе я не способен. Плутарх не стыдился считать кирпичи в маленькой Херонее; я не Плутарх, к несчастию, и не имею довольно философии, чтобы заняться безделками», – писал Жуковскому Батюшков. Поэт не гнался за продвижением по карьерной чиновничьей лестнице, «ибо поистине он не охотник до чинов и крестов».

 Но я и счастлив, и богат,
 Когда снискал себе свободу и спокойство,
 А от сует ушёл забвения тропой! («Мечта») (83)

 Обращаясь к Гнедичу, Батюшков говорит и о себе: «ты не хотел потерять свободы и предпочёл нищету и Гомера» (П 158).

«Песней царь» Гомер постоянно занимал творческое сознание русского поэта: «Омер и книги священные говорят о протекшем. На них основана опытность человеческая. Вечные кладези, откуда мы черпаем истины утешительные или печальные!» (П 118) Батюшков ощущал параллель между трагической судьбой «царя духа» Гомера и его героев со своей собственной участью: «Вот моя Одиссея, поистине Одиссея! Мы подобны теперь Гомеровым воинам, рассеянным по лицу земному» (П 303).

Древнегреческие образы были переосмыслены Батюшковым в романтическом и автобиографическом планах. Здесь очень много лирического, лично пережитого. В стихотворении «Судьба Одиссея» различимы этапы жизни русского поэта: его военный опыт («средь ужасов земли и ужасов морей» «стопой безтрепетной сходил в Аида мраки»), его бытовая неустроенность, безприютность («Блуждая, бедствуя, искал своей Итаки/ Богобоязненный страдалец Одиссей») (57). В основе композиции произведения – романтическая ситуация разлада мечты и действительности: «казалось – оказалось», связанная с разочарованием, утратой иллюзий:

 Казалось, победил терпеньем рок жестокой
 И чашу горести до капли выпил он;
 Казалось, небеса карать его устали <…>
 Проснулся он: и что ж? Отчизны не познал (58).

В то же время лирическому герою Батюшкова – мечтателю, воину, страннику –после его Одиссеи нелегко оставаться дома:

Как трудно век дожить на родине своей
Тому, кто в юности из края в край носился...
Странствователь и Домосед»)

 В связи с «божественным даром» Гомера упоминаются почти все олимпийские божества: «твой гений проницал в Олимп: и вечны боги/ Отверзли для тебя заоблачны чертоги» (71). Художественная образность элегии представлена в ключе древнегреческой стилистики: «Внемлите, народы, Эллады сыны,/ Высокие песни внемлите!» (70); «Твой глас подобится амврозии небесной,/ Что Геба юная сапфирной чашей льёт» (72). Появляются сложные и необычайно красивые эпитеты: «коней легконогих по звонким полям» (69), «там скачущих оленей/ И златорогих серн» («Мечта») (79).

 Удивительный оксюморон «Слепец всевидящий!», созданный Батюшковым, определяет суть личности и творчества Гомера – незрячего античного классика. Гению уготована трагическая судьба, но в стихотворении «К Тассу» (Торквато Тассо – итальянский поэт эпохи Возрождения – ещё один «несчастный счастливец», близкий Батюшкову) поэт слагает своим кумирам восторженный дифирамб:

 Но в памяти людей Омер ещё живёт,
 Но человечество певцом ещё гордится,
 Но мир ему есть храм… И твой не сокрушится! (200)

 Античность вдохновила Батюшкова на создание вольных переводов «Из греческой антологии» и лирического цикла «Подражания древним» как продолжения антологических переводов. Знаменательно, что это был последний лирический цикл Батюшкова. Так любовь поэта к классическим образцам прошла через всё его творчество – от истоков до финала.

 Очень точно определил своеобразие стихотворной ткани батюшковской лирики Н.В. Гоголь: «Самый стих <…> исполнился той почти скульптурной выпуклости, какая видна у древних, и той звучащей неги, которая слышна у южных поэтов новой Европы»  . И всё это переплавлялось, как определил сам Батюшков, в «забавный русский слог», в новую поэтическую манеру лёгкости, непринуждённости, прозрачности стиха, в мелодику и музыкальность поэтического русского языка, который у Батюшкова льётся столь же свободно и благозвучно, как язык итальянский. «Звуки итальянские! Что за чудотворец этот Батюшков», – восторгался им Пушкин.

 Итальянскому языку Батюшков выучился в годы учёбы в петербургском пансионе итальянца Триполи (1801–1802). Впоследствии в статье «Ариост и Тасс» поэт утверждал: «Учение итальянского языка имеет особенную прелесть. Язык гибкий, звучный, сладостный, язык, воспитанный под счастливым небом Рима, Неаполя и Сицилии» (П 139–140).

В Италию поэт ещё с юности был влюблён заочно. Чувство его усилилось многократно, когда он прибыл в эту страну в качестве секретаря русской дипломатической миссии. Период в жизни Батюшкова, проведённый в Италии с 1819 года по 1821 год, подробно освещён в книге итальянской исследовательницы Марины Федерики Варезе-Росси «Батюшков – поэт между Россией и Италией»  .

Впечатления от Италии, которыми поэт делился с друзьями в письмах, характеризуют его личность, особенности миропонимания и художественного метода. В душе Батюшкова никогда не угасала «прекрасная страсть к прекрасному» («Чужое: моё сокровище!»). Италия драгоценна русскому стихотворцу прежде всего как «земля классическая», «Отчизна Горация и Цицерона» (П 536), как «библиотека, музей древностей, земля, исполненная прошедшего» (П 553). В статье «Петрарка» Батюшков говорит о любви к Риму как «древнему отечеству добродетелей и муз». «Полуденные страны были родиною искусств… Музыка, живопись и скульптура любят своё древнее отечество» («Вечер у Кантемира») (П 228). Пространное восторженное рассуждение о «прекрасном наследии древности» у римлян и греков изложено в работе «Прогулка в Академию художеств».

«Земля славы и чудес! Какая земля!» – восклицает Батюшков в письме к Уварову из Неаполя в мае 1819 года. Ещё ранее – в 1817 году – это восклицание прозвучало в стихотворении «Умирающий Тасс» – по лирической сути автобиографической элегии:

 Земля священная героев и чудес!
 Развалины и прах красноречивый! (22)

 В то же время впечатления от Италии формировали новое романтическое сознание поэта: «земля удивительная, загадка непонятная» (П 553). Утончённый мечтатель из «земли льдов и снегов», грезивший об экзотических чудесах «полуденных стран», увидел их наяву. Живописные пейзажи батюшковской лирики, напоённые светом и цветом, звуками, благоуханием, повторяются уже в прозе, в письмах из Италии: «Здесь весна в полном цвете: миндальное дерево покрыто цветами, розы отцветают, и апельсины зрелые падают с ветвей на землю, усеянную цветами…» (П 432) Примерно так же представлял себе поэт прекрасный Элизий в «Элегии из Тибулла»:

 Туда, где вечный май меж рощей и полей,
 Где расцветают нард и кинамона лозы;
 И воздух напоён благоуханьем розы… (36)

 «Земля сия – рай небесный» (П 434), – вторит самому себе Батюшков в письме к Уварову. Так в художественном сознании поэта гармонично соединяются сферы земного и небесного, античного и романтического.

В его «лёгкой поэзии», какие бы темы она ни затрагивала, воскресают образы антично-сти. Но перед нами – именно лёгкая поэзия. Батюшков отказывается от тяжеловесной манеры мифологизирования жизни, свойственной классицизму. И мифологические отсылки в его стихах – вовсе не штампы поэтического языка. Эта образность отличается большой эмоционально-экспрессивной и смысловой наполненностью; может выполнять самые разнообразные функции, как высокие, так и низкие, пародийные. Например, возвеличивая чувство верной дружбы, поэт называет имена легендарных друзей: Тезей и Пирифой, «Атридов сын» (Орест) и Пилад. Лирически выделен «младый Ахилл, великодушный воин,/ Безсмертный образец героев и друзей!» («Дружество») (47), имя которого было столь дорого Батюшкову, прозванному Ахиллом. Устойчивые образы могут указывать на лирическое чувство, например, грусть: «сам Амур в печали/ Светильник погасил» (160).

 Как и в своей лирике, Батюшков в личной переписке также часто использует форму заклинания древних богов, но уже с шутливым оттенком: «Да будет Феб с тобой» («К Ж<уковско> му») (104).

  Античные образы иногда переосмысливаются Батюшковым иронически. Блистательные примеры – в знаменитых стихотворениях «Видение на брегах Леты», «Послание к стихам моим», «Певец в Беседе любителей русского слова», в эпиграммах. Поэт высоко ценил крупных мастеров классицизма («Вечер у Кантемира», «Разные замечания»); советовал: «Читай Державина, перечитывай Ломоносова, тверди наизусть Богдановича, заглядывай в Крылова» (П 240), – но был безпощаден к его эпигонам, ядовито высмеивал неискусных литераторов, в том числе и русских поэтесс, мнивших себя «новыми Сафами». В шутливых мадригалах «Мелине» и «Новой Сафе» поэту удаётся быть не только насмешливым, но и изящным. Обыгрывая легенду о Сафо, бросившейся со скалы в море из-за неразделённой любви к Фаону, Батюшков пишет:

 Ты Сафо, я Фаон; об этом и не спорю:
 Но к моему ты горю,
 Пути не знаешь к морю (129).

 И, конечно же, во всех стихотворениях Батюшкова присутствуют античные божествен-ные покровители творчества – Музы, «Граций круг», «Аполлон с Парнасскими сестрами». В статье «Прогулка в Академию художеств» есть значимое в концепции батюшковского творчества замечание о «божественном Аполлоне, прекрасном боге стихотворцев»: «Имея столь прекрасного бога покровителем, мудрено ли» не возвыситься самому. Поэт цитирует немецкого историка античного искусства Винкельмана: «взирая на Аполлона, я сам принимаю благороднейшую осанку» (П 104). Таким образом, творческое обращение к античным источникам не означает у Батюшкова ухода в прошлое, наоборот – это шаг вперёд, по пути совершенствования мира и человека.

 «Чувства добрые», благородство, «отзывчивое и чуткое сердце» – суть творческого бытия поэта. Он особенно ценит тех, кто «лишь для добра живёт и дышит» (из письма к А.Н. Оленину) (294). Таков и сам Батюшков, полный сочувствия к людям, заботливости, понимания.

 Перечитывая Батюшкова, мы никогда не почувствуем себя запертыми в пыльном библиотечном хранилище или в музее древностей среди застывших античных статуй. Классические образцы воскресают в новом поэтическом бытии. Эта тема возрождения намечена и в первой строке стихотворения о Байе, написанного после посещения руин некогда роскошного древнеримского города: «Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы…» (180)

Античные источники помогали Батюшкову добиться классической стройности, чёткости и ясности форм его творений. Именно к классическим образцам обратился поэт для того, чтобы выразить своё новое миропонимание, ибо, по словам М.Н. Муравьёва, с которым был солидарен Батюшков, «нет ни одной черты величественного и чудесного стихотворства, которая не была бы в сокровищнице древних».

В то же время духовный идеал поэта – не в языческой древности, а в христианстве, в православной вере, в которой Батюшков искал и находил утешение.

В духе христианской антропологии выстраивались представления поэта о сущности человека, предназначении его жизни. В одном из писем Жуковскому Батюшков утверждал: «я сотворён по образу и подобию Божьему». В то же время человек – это «луч Божества, заключённый в прахе; существо, порабощённое всем стихиям, всем изменениям нравственным и физическим»: «и ты человек, и ты заплатил человечеству дань пороков, слабости и страстей; ты не ангел, ты и не чудовище». Поэтому, размышлял Батюшков, «смертному нужна мораль, основанная на Небесном Откровении, ибо она единственно может быть полезна во все времена и при всех случаях: она есть щит и копьё доброго человека, которые не ржавеют от времени» («Нечто о морали, основанной на философии и религии»). Духовные доспехи христианина – Небесные «щит и копьё» – это буквально евангельские образы «всеоружия Божия», о котором говорил апостол Павел: «Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских» (Еф. 6: 11); «а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскалённые стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие» (Еф. 6: 16–17).

Вооружившись «словом Божиим» как «мечом духовным», Батюшков размышлял об ущербности, о неполноценности всех философских систем от античности до современности, если они не основаны на вере в Христа: «Вот почему все системы и древних и новейших недостаточны! Они ведут человека к блаженству земным путём и никогда не доводят. Систематики забывают, что человек, сей царь, лишённый венца, брошен сюда не для счастия минутного; они забывают о его высоком назначении, о котором вера, одна святая вера ему напоминает <выделено мной. – А.Н.-С.>. Она подаёт ему руку в самих пропастях, изрытых страстями или неприязненным роком; она изводит его невредимо из треволнений жизни и никогда не обманывает: ибо она переносит в вечность все надежды и всё блаженство человека».

Те же раздумья, ту же святую веру выразил Батюшков и на поэтическом языке. В мечтательном поэте-романтике проявился зрелый христианский мыслитель. В стихотворе-ниях Батюшкова раскрывается абсолютное соответствие поэзии религиозно-философским «опытам в прозе».

Так, стихотворное послание «К другу» можно назвать поэтическим переложением статьи «Нечто о морали, основанной на философии и религии», в которой Батюшков размышлял над «больным» вопросом человечества «Где же истинное блаженство?»: «Мы испытали, что эпикурейцы не обрели его за чашею наслаждения, ни стоики в безстрастии и в непреклонной суровости нравов (ибо человек создан любить). Никто не нашёл блаженства: ни умный, ни сильный, ни богатый в чертогах, ни бедный в хижине своей; ибо и тот, кто блистает в пурпуре, и тот, кто таил всю жизнь свою в убогом шалаше, говорит Гораций, не могут назваться счастливыми. Где же это совершенное благополучие, которого требует сердце, как тело пищи?»

Те же неотступные вопросы: «Но где же сии сладости, сии наслаждения безпрерывные, сии дни безоблачные, сии часы и минуты, сотканные усердною Паркою из нежнейшего шелка, из злата и роз сладострастия? <…> Где и что такое эти наслаждения, убегающие, обманчивые, непостоянные, отравленные слабостию души и тела, помрачённые воспоминанием или грустным предвидением будущего? К чему ведут эти суетные познания ума; науки и опытность, трудом приобретённые?» – встают и настойчиво повторяются в стихотворении «К другу»:

Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?
Где постоянно жизни счастье?
Мы область призраков обманчивых прошли;
Мы пили чашу сладострастья:

Но где минутный шум веселья и пиров?
В вине потопленные чаши?
Где мудрость светская сияющих умов?
Где твой Фалерн и розы наши?

Где дом твой, счастья дом?.. Он в буре бед исчез
И место поросло крапивой.
Но я узнал его: я сердца дань принес
На прах его красноречивой.

На все эти вопросы «Нет ответа, и не может быть!» – восклицает Батюшков. В статье он пишет: «Так создано сердце человеческое, и не без причины: в самом высочайшем блаженстве, у источника наслаждений, оно обретает горечь», «ибо ни дары счастия, ни блеск славы, ни любовь, ни дружество – ничто не удовлетворит его вполне»; в стихотворении продолжает:

Минутны странники, мы ходим по гробам;
Все дни утратами считаем;
На крыльях радости летим к своим друзьям, –
И что ж? их урны обнимаем.
<…>
Так всё здесь суетно в обители сует!
Приязнь и дружество непрочно! –
Но где, скажи, мой друг, прямой сияет свет?
Что вечно чисто, непорочно?
<…>
Так ум мой посреди сомнений погибал.
Все жизни прелести затмились;
Мой Гений в горести светильник погашал
И Музы светлые сокрылись.

Но «истина на земле одному Богу известна», – убеждён Батюшков, обращаясь к Всевышнему с горячей верой: «Боже великий! что же такое ум человеческий – в полной силе, в совершенном сиянии, исполненный опытности и науки? Что такое все наши познания, опытность и самые правила нравственности без веры, без сего путеводителя и зоркого, и строгого, и снисходительного? <…> Кто заблуждался более в лабиринте жизни, неся светильник мудрости человеческой в руке своей? Ибо светильник сей недостаточен; один луч веры, слабый луч, но постоянный, показывает нам вернее путь к истинной цели, нежели полное сияние ума и воображения».

Конфликты внешние и внутренние разрешаются, «стоит только взглянуть на происше-ствия мира и потом углубиться в собственное сердце, чтобы твёрдо убедиться во всех истинах веры»:

Я с страхом вопросил глас совести моей…
И мрак исчез, прозрели вежды:
И Вера пролила спасительный елей
В лампаду чистую Надежды.

 «Человек есть странник на земли, – говорит святый муж, – чужды ему грады, чужды веси, чужды нивы и дубравы: гроб его жилище вовек», – писал Батюшков, имея в виду поучение святителя Димитрия Ростовского о духовном странничестве человека в земном мире: «И как странник проходит мимо города и селения, горы и дола, поля и леса, и лишь только посмотрит на красоту места, идёт дальше, – так и жизнь наша проходит мимо всех благ земных, хотя и кажется нам, что мы ими наслаждаемся, их при себе удерживаем... Где же для смертного человека его родина? Где его наследство? Родина для человека – я разумею по плоти, по телу, а не по духу, – его родина – гроб, земля, персть; тело наше из земли сотворено, там и его родина, туда и возвращаемся все по Суду Божию: “земля еси, и в землю отыдеши” (Быт. 3: 19). И как душа, от Бога человеку данная, по исшествии из тела возвращается, если она праведна, к Богу, как своему Отцу, на небо, как в родную страну, – так и тело, от земли взятое, возвращается в землю, как к своей матери».

Лирический герой Батюшкова освобождается от надетой на него на земле бренной «кожаной ризы», духом возлетает к Творцу в Его Небесное Царствие:

Ко гробу путь мой весь, как солнцем, озарен:
Ногой надёжною ступаю;
И с ризы странника свергая прах и тлен,
В мир лучший духом возлетаю.

В «мире лучшем» происходит духовное обновление, возрождение от «праха и тлена» в жизнь вечную.

Земная юдоль Батюшкова разделилась на две равные части – по 34 года каждая. 34-хлетнего поэта настигла наследственная психическая болезнь, им овладела мания преследования. Господь каждому даёт свой крест. Батюшкову было послано два креста: ноша крестная поэтических и ратных подвигов первой половины жизни, второй крест – душевное заболевание, продолжавшееся более 30 лет. Скорбную ношу крестную второй половины жизни, как и первый свой крест, посланный Промыслом Божиим, поэт сносил терпеливо и мужественно. В этой связи вспоминается наставление святителя Феофана Затворника: «Мужайся! Спеши из того извлечь врачество, чем хотят нанесть рану; крест Спасителя всепрощение знаменует»  .

Больного Батюшкова навестил Пушкин. Существует мнение, что под впечатлением этого посещения родилось полное трагизма стихотворение «Не дай мне Бог сойти с ума…», в котором Пушкин представил безумие как величайшее из несчастий, обратившись к Господу с молитвой пронести мимо эту чашу:

Не дай мне Бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад:
Когда б оставили меня
На воле <…>
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь, как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решётку, как зверка,
Дразнить тебя придут.

Религия могла бы утешить и успокоить Батюшкова. Известно, что он подавал проше-ние государю о пострижении в монашество и разрешении «немедленно удалиться в монастырь на Белоозеро или в Соловецкий». Просьба не была исполнена.

В последние годы сознательной жизни и творчества поэт имел живой дух христианской веры, не уставал говорить и писать о ней – «как написано: я веровал и потому говорил» (2 Кор. 4: 13). Он утверждал: «Вера и нравственность, на ней основанная, всего нужнее писателю»; «одна вера созидает мораль незыблемую». В «истинах Евангелия, кротких, постоянных и незыблемых, достойных великого народа, населяющего страну необозри-мую», обрёл Батюшков «свет спасительный»: «Священное Писание <…> есть хранилище всех истин и разрешает все затруднения. Вера имеет ключ от сего хранилища, замкнутого для коварного любопытства, вера обретает в нём свет спасительный».

«Якорь веры» давал поэту силы неустанно прославлять и благодарить Бога. В статье «О лучших свойствах сердца» Батюшков утверждал: «Первый наш долг: благодарность к Творцу». Поэт преисполнен благодарности в стихотворении «Надежда»:

Мой дух! Доверенность к Творцу!
Мужайся, будь в терпеньи камень!
Не Он ли к лучшему концу
Меня провёл сквозь бранный пламень?

На поле смерти чья рука
Меня таинственно спасала
И жадный крови меч врага,
И град свинцовый отражала?

Кто, кто мне силу дал сносить
Труды, и глад, и непогоду,
И силу в бедстве сохранить
Души возвышенной свободу?

Кто вёл меня от юных дней
 К добру стезёю потаенной
 И в буре пламенных страстей
 Мой был вожатый неизменной?

Он! Он! Его всё дар благой!
Он есть источник чувств высоких,
Любви к изящному прямой
И мыслей чистых и глубоких!

Всё дар Его, и краше всех
Даров – надежда лучшей жизни!
Когда ж узрю спокойный брег,
Страну желанную отчизны?

Когда струёй небесных благ
Я утолю любви желанье,
Земную ризу брошу в прах
И обновлю существованье?

«Земную ризу» в сумеречном состоянии сознания поэт носил ещё 34 года до конца дней своих, пережив многих друзей-литераторов. Знаменательно, что после смерти Константина Батюшкова его родственники «на умершем нашли два креста, один весьма старинный, а другой – собственной его работы»  .

Надежды поэта во Христе «обновить существованье» исполнились – по слову апостола Павла: «Посему мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4: 16), «дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3: 15).

 
________________________
 1 Шаталов С.Е. Поэзия К.Н. Батюшкова // Ахилл, или жизнь Батюшкова. – М., 1987. – С. 234– 235.
 2 Батюшков К.Н. Стихотворения. – М., 1987. – С. 280. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием номера страницы.
 3 Сушков Н.В. Обоз к потомству с книгами и рукописями // Раут: Исторический и литературный сборник. – Кн. 3. – М., 1854. – С. 277–278.
 4 Розанов И.Н. Русская лирика. – М., 1914. – С. 253.
 5 Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7 т. – М., 1986. – Т. 6. – С. 332.
  6 См.: Marina Federica Varese. Batjuskov. Un poeta tra Russia e Italia. – Padova, Liviana Ed., 1970.
  7 Святитель Феофан Затворник. Письма о христианской жизни. Поучения. – М.: Московский Сретенский монастырь, 1997. – С. 359.
  8 Власов А.С. Подробные сведения о последних днях Константина Николаевича Батюшкова. Публикация Т.Л. Латыповой (Современник о годах, проведённых поэтом в Вологоде (1833–1855)) // Наше наследие. – 2002. – № 61.


Алла Анатольевна Новикова-Строганова,
доктор филологических наук, профессор,
член Союза писателей России
город Орёл


Источник: Редакционная почта


___________________
См. также:

Исповедь и проповедь русского писателя. Памяти Н.В.Гоголя

Электронно-торговая кабала


Поделиться новостью в соц сетях:

<-назад в раздел

Видео



Документы

Законопроект об отобрании детей «экспресс-судами» - угроза институту семьи

10 июля 2020 года в Государственную думу РФ внесен проект федерального закона №986 679−7 «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (далее - законопроект). Законопроект направлен на изменение порядка отобрания ребенка у родителей (иных лиц, на попечении которых находится ребенок).


Аналитическая справка по законопроекту № 1027750-7. «О внесении изменений в Федеральный закон «Об обязательном медицинском страховании в Российской Федерации»

30 сентября 2020 года в Государственную Думу РФ внесен проект федерального закона № 1027750-7 «О внесении изменений в Федеральный закон «Об обязательном медицинском страховании в Российской Федерации»» (https://sozd.duma.gov.ru/bill/1027750-7). 21 октября он был оперативно рассмотрен и принят в первом чтении, представить поправки к законопроекту предложено до 30.10.2020 г.


Аналитическая справка по Приказу Минпросвещения России N 373

31 июля 2020 года Минпросвещения России издало Приказ N 373 «Об утверждении Порядка организации и осуществления образовательной деятельности по основным общеобразовательным программам - образовательным программам дошкольного образования», который вступает в силу с 1 января 2021 года. Сам данный Порядок организации и осуществления образовательной деятельности по основным общеобразовательным программам...


<<       >>   |  
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
27 28 29 30 31 1 2
3 4 5 6 7 8 9
10 11 12 13 14 15 16
17 18 19 20 21 22 23
24 25 26 27 28 29 30
31 1 2 3 4 5 6
Фотогалерея
Полезно почитать

Правда об Иоанне Грозном, которую стараются умолчать

29 (16) января 473 года венчание на царство Ивана IV Грозного... Столетиями на Западе, а также в России в среде оппозиционной прозападной интеллигенции создавался и создаётся образ Ивана Грозного как жестокого деспотичного правителя, который утопил свой народ и страну в крови.


Новый год как символ

Казалось бы, какая разница в том, встречать Новый год по старому календарю или по новому, это ведь простая условность? Да и весь мiр празднует Новый год по-научному. Однако в этом вопросе есть много важных аспектов.


Тайны и загадки об Илье Муромце

В 1988 году Межведомственная комиссия провела исследование мощей Преподобного Ильи Муромца. Результаты оказались поразительными. Это был сильный мужчина, умерший в возрасте 45-55 лет, высокого роста – 177 см. Дело в том, что в XII веке, когда жил Илья, такой человек считался довольно высоким, потому что средний рост мужчины составлял 165 см.


Архимандрит Мелхиседек (Артюхин)
Rambler's Top100