Начало см. здесь.

- Батюшка, мы уже немного коснулись этого вопроса, но хочется остановиться на нем подробнее. Как Вы считаете, действительно ли сегодня в нашей Церкви существует проблема непонимания богослужений на церковно-славянском языке? И кто и каким образом должен ее решать?

– Здесь я хочу обратиться к своему примеру. Я пришел в Церковь так же, как и многие, в 90-е годы, в начале 90-х годов, задумался о вере и крестился. Простой, обыкновенный советский или уже российский – это был как раз момент перелома, развала Советского Союза – человек. Я пришел в Церковь, все для меня было ново, многое непонятно, но сердце тянулось к Истине, и препятствий, каких-то преград я не чувствовал. Тем более что по своему складу я не был лингвистом, иностранных языков не любил; напротив, у меня физмат направление, технический склад ума. Но я не столкнулся с какой-то сложностью или проблемой, потому что мне хотелось, чтобы Православная Церковь стала для меня родной, хотелось действительно воцерковиться, стать частью Православной Церкви (понятно, что поначалу я даже и не помышлял о священстве, а просто хотел стать верующим). Никакой проблемы в освоении церковно-славянского языка, именно – я подчеркиваю – в объеме и уровне, достаточном для понимания смысла и сути православных молитв, не было. Поэтому я не вижу проблемы и для других в этом вопросе.
Сейчас обновленческие инициативы находят поддержку в основном у тех, кто только приходит в храм. Первое, с чем они сталкиваются, – вроде бы некоторая непонятность. Им кажется, что служба долгая, поется что-то неразборчивое, и надо что-то изменять. Но это просто горделивый настрой современного человека: все переделать, подстроить под себя. Есть такая поговорка: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят». А сейчас все наоборот: люди только приходят, не успели воцерковиться и уже – «мы все поменяем», все «исправим», сделаем «правильнее»… Увидели какие-то недостатки, естественно, существующие на любом приходе, – в том числе и на нашем есть масса недостатков, – и сразу желание что-то изменить… А смирение побудило бы человека самого  подстроиться под тот уклад, который сформировался, а не ломать и изменять бытующее веками.
Что касается конкретных действий, – конечно, хорошо бы силу и энергию этих людей, желающих – я еще раз отмечу, может быть вполне искренне желающих что-то хорошее сделать, – направить на то, чтобы какие-то статьи, книжечки, брошюры выпустить с переводами с церковно-славянского языка на русский, пояснениями смысла основных молитв, богослужебных текстов… Нужно реализовывать силы именно на это – на побуждение людей к изучению церковно-славянского языка.

– Раз уж мы затронули проблему разъяснений, есть еще такой вопрос. Батюшка, каково Ваше отношение к так называемым миссионерским Литургиям, которые сегодня также внедряются некоторыми сторонниками новых видов миссии? То есть когда священник прерывает Богослужение и начинает объяснять верующим, что сейчас происходило, что означают те или иные слова молитв и действия священнослужителей... Не является ли это профанацией Богослужения?

– Вы знаете, могу сказать, что я так поступать никогда не буду. Литургия – это мистическое действие, которое подразумевает духовную связь с Небом. В Литургии есть мистические, непостижимые для нас моменты, особенно Евхаристический канон – преосуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. Я, если честно, не вижу острой необходимости именно во время Литургии прерывать Богослужение и что-то говорить.
К сожалению, мы многое теряем в церковной жизни в сравнении с нашими предками. В том числе и священство – сегодня мы очень далеки от того образа священника, который был на Руси. Возьмем, например, отношение наших предков к Причастию. Идет Литургия, в храм бегут люди: умирает православный христианин, нужно его причастить. Если они успевали прибежать до Великого входа, то священник мог остановить службу и сходить к умирающему. Но если уже начался Евхаристический канон – то священник оставлял болящего на волю Божию, заканчивал Литургию, а потом уже шел. Смотрите: ведь раньше люди понимали, насколько важно причастить человека перед смертью, у всех было очень серьезное и благоговейное отношение к этому вопросу. Но канонами церковными допускается поступать только таким образом, и это тоже тогда понимали.
Так что если сейчас кто-то дерзает прерывать Литургию во время Евхаристического канона – то это просто недопустимо.
Конечно, сама мысль объяснить Литургию хороша. Помоги им, Господи, этим священникам. Но ведь можно собраться после или до Литургии и побеседовать. А так… Это все-таки действительно профанация, мы, видимо, теряем чувство благоговения и глубокого духовного осмысления, что же такое Божественная Литургия, если совершаются такие вещи.

– Батюшка, а если все-таки проект Межсоборного присутствия утвердят официально, будете ли лично Вы служить по измененным, «исправленным» текстам?

– Сегодня многие говорят, что это якобы не является догматическим вопросом… Я не знаю, для кого-то это, может быть, и не догматический вопрос, а для кого-то это просто часть его жизни. Это все равно, что возьмут что-то родное, живое, отрежут и выбросят…
Конечно, нам трудно судить о будущем. Но я могу сказать, что мы до конца будем держаться старых церковно-славянских богослужебных книг и текстов. И если где-то нужно будет выразить свою позицию, я ее выражу, я ее не скрываю, потому что убежден в ее правоте, в необходимости сохранения церковно-славянского языка, его неприкосновенности.

Беседовала Анна Самсонова
Источник: "Православный Крест", № 38