22.10.2020
Поделиться новостью в соц сетях:Громкая читка (продолжение)
Крым не наш
Также проблема Крыма умы задевала. Совсем недавно Крым стал частью Украины. Громогласный мореман, очень возмущался. Он говорил:
- С чего вдруг Никита раздобрился? Лёня бы не отдал. Где вы тут радяньску мову слышите? Или суржик, или русский язык. А везде надписи по-украински. Какая зупинка? Чем плохо остановка? И эти женочи та человечи, чохи та панчохи. Одежда - одяг.
- Да им хоть как, лишь бы не по-москальски.
- Это не сейчас началось. Ещё при Алексее Михайловиче такая присказенька была: «Мамо, мамо, бис у хату лизе. - Нехай, дочка. Абы не москаль». То есть пусть хоть нечистая сила, лишь бы не москаль.
Тут и я отметился:
- Служил с украинцами. Парни службистые. Ещё на первом году надо мной посмеялись: Эх ты, москаль, не можешь слово паляныця сказать! А я думаю: надо же - всё вятский был, а тут уже москаль, в звании повысили.
– Вообще, у них жена - жинка - это неплохо, - одобрял непременный участник клуба Сергей. - Нежненько. А муж вообще: чоловик! А жена, знаете как? Это прямо крепость для мужа: жена у них - дружина.
- А у нас дубина, - сердито говорил романист детективного жанра Елизар. - Вот моя: делать ей совершенно нечего, как только за мной следить.
Все ему сочувствовали.
Скоро я понял, почему Сергей стал одобрять украинский язык. У него в эти дни происходили два текущих события: одно невесёлое - драматург Яша его общёлкивал на биллиарде, денежки вытягивал. А Сергей из самолюбия не хотел сдаваться. Но второе его воодушевляло: приехала сравнительно молодая поэтесса из Москвы. Очень сравнительно. Но москвичка. Бывшая киевлянка. Серёга за ней приударил. Докладывал:
- С квартирой. Дача. Муж в годах.
- Но ты-то тут причём?
- Разведу. Я чувствую, у неё с ним нелады. Она неглубоко замужем. Какой-то, чувствую, чинуша. Ей понимающий нужен. А это я умею. Он, видимо, дуб-дубарём, она-то вполне. Она полквартиры отсудит, нам на первое время хватит. Я её третий день окучиваю. Уже на бульваре посидели, она даже мне и спела «Мисяц нызенько, вечир близэнько».
- Надейся, надейся, твоё сердэнько? - не удержался я поддеть. - Чоловиком станешь.
- Не надеюсь, а твёрдо уверен, - отвечал Сергей. - Хохлушки - это не хохлы. Те упёртые как быки, а хохлушки - это, это… Это что-то такое нечто. Я тебя познакомлю. Она рыжая, яркая шатенка, но не крашеная, такая и есть. И вот ещё что, только тебе: тебе нравится Ялта?
- Да уж больно она залитературена да закиношена. А так, конечно. Море.
- Море, да. Так вот. Ганна, она сейчас уже Жанна, от Ялты без ума. У неё и с мужем нестроение в этом. Она о доме в Ялте мечтает, а он ни в какую. А я за эту ниточку уцепился. Но тут деньга нужна серьёзная. Не прежнее время. Чехов пишет жене: «Дорогая, боялся, что не на что ехать к морю, но Суворин взял два рассказа и лето обеспечено». На твой гонорар с рассказа хватит только на раз с парнями посидеть. Да и то не ресторан, а пивная. Это ещё что! Живёт он в Ялте, здесь ему нравится. Но неохота на съёмной жить. Пишет жене: давай купим. На следующий день, это всё в одном письме, пишет: купил. В том же письме к вечеру, пишет: после обеда я подумал, что купленный дом далековато от моря и купил ещё один, поближе. А дальше, слушай, дальше следующий день. В том же письме: дорогая, я окончательно решил, что дом надо строить свой. Поэтому сегодня я купил участок земли. Всё это я у Залыгина прочитал, он хорошо о Чехове написал. Где нам такие гонорары взять?
- Премию дадут.
- Дадут. Догонят, да ещё поддадут. Премии, дружок, без нас делят.
Громкая читка близится
Дежурная в корпусе сказала, что меня искали.
- Владимир Фёдорович?
- Нет, от Ионы Марковича.
И в самом деле, вскоре постучался молодой человек, очень приличный, вида референта при большом начальнике. Даже в костюме, даже при галстуке. Представился секретарём Ивана Ивановича.
- Вы знаете, что вы приглашены к нему?
- Да, он звал.
- Встречу переносили по независящим от него причинам.
- Да, в винные подвалы ходили.
- Встреча, он просил напомнить, будет завтра. В семнадцать ноль-ноль. Ужин будет в номере Ионы Марковича.
Ещё меня навестил Сашок. Он пришёл с бутылкой. Он ко мне и без меня заходил, я номер не закрывал. Часто его сумка с инструментами ночевала у меня. Он пришёл, спросил разрешения присесть. Тем более я и не за столом сидел, а лежал на диване.
- Плесни и мне, - неожиданно даже для себя, сказал я. - Три капли. Тши кропли, как гуторят паны поляки.
- Ого! - обрадовался Сашок. - Броня крепка, и танки наши быстры!
Я подвинулся к столу, взял стакан:
- И наши люди мужеством полны. Саш, скажи честно, только не привирай: ты тогда про Соню выдумал?
- Что именно?
- Что она такая вся из себя: в ресторане с кем-то сидит, и так далее? Только не врать! А то очную ставку устрою.
Сашок смущённо хмыкнул, покрутил стакан, раскрутил водку в стакане и заглотил её. Объяснил:
- Так она легче идёт. Эх! Один татарин в два шеренга становись!
- Ты про Соню, про Соню. Закуси.
- Хорошо, признаюсь. Конечно, не такая. Это я тебе как мужик мужику говорю, не такая. Я же тебе уже и говорил: она на все сто. Ни в какие рестораны не ходит. Честно скажу: вначале хотел с ней время провести, думал, всё получится. Здоровается, улыбается. Вообще-то я парень селянский, скромный. Но тут, в этом доме, на них нагляделся. А-а. Думаю, значит, и мне можно. А Соня такая манкая…
- Какая, какая?
- Заманчивая. Как взглянет! Пошутил два-три раза. То, сё. У меня же тут все условия. Выбрал момент, кран у них на кухне менял. Она там. Тонко намекаю ей на толстые обстоятельства. Приобнял так игриво. А она: я тебе сейчас по морде надаю. Да так сказала, я понял: надаёт. Да так взглянула! Ну, брат. И вся любовь. Мне так обидно стало: за мужика не считает. Вот с обиды тебе и сказал. Ерунду наговорил, никуда она не ходит. А ты чего сидишь, как красная девица, подымай. За тех, кто в горе. - Он, так и не закусив, снова взял бутылку за горло. - А честно сказать, она и права. Мы ведь как о них думаем? Такие и сякие, думаем. Чего не пьёшь? Жена у меня никакая, любви у нас не было. Откуда взяться: по пьянке женили. В постель как на каторгу шёл. Так мне и надо. А ты чего спрашиваешь, на Соню запал? Понравилась? Займись.
- У меня жена со мной венчанная. Работать приехал. А работа не идёт.
- Пойдёт, - уверил Сашок. - Сегодня в подвале сочленение в системе отопления менял. Вмёртвую всё заржавело, слезится, подтекает. Надо было шесть огроменных гаек, им лет по пятьдесят, метрическая резьба, свинтить. Думал, не смогу. Полдня карячился. Свинтил. И ты свинтишь.
Он налил было ещё, но, подумав, слил водку обратно.
- Соня. За такую Соню я и помереть был бы рад. Мгновенно бы от всех других отскочил, только бы с ней! Ох, она так на мою маму похожа.
- Ну и объяснись. Так и так скажи: прости, по дурости руки протянул. Да, с ней и речи нет о лёгких отношениях. Только семья!
- По-оздно, - протянул Сашок. - Да и слава обо мне не первого сорта. Иной раз притворюсь, что что-то на кухне или в зале надо, зайду, чтоб только на неё взглянуть. Стыдно же! Она ничего, здоровается. Но как со всеми. Как со всеми, понял?
- Понял. А тебе надо, чтоб именно с тобой?
- Именно!
Что я ему мог посоветовать? Тут к нам забрёл критик Веня. Он тоже со мной особо не церемонился, заходил и раньше. Опекал меня. Взял, то есть, шефство. Учил жить. Говорил обычно: «Старичок, врубись! Идёт борьба! Становись в строй! Нужны активные штыки!» Я протянул ему свой стакан. Он не чинился.
- Завтра к Ионе Марковичу? К небожителям? Я тоже.
- Но ты-то ему нужен: воспоёшь его шедевр. А меня он из-за Тендрякова позвал. Рядом стояли. Мне и идти-то неохота.
- Ну как же, даже из спортивного интереса: такой ареопаг собирается. Секретари СП СССР, сплошь лауреатство. Олимп! Повелители умов! Плесни ещё, Сашка!
- Мы идём слушать новое произведение, - объяснил я Саше.
- А которому жена пить не даёт, пойдёт? - спросил Сашок. - Про милицию пишет.
- А, - понял Веня, - уверен, что зван. Знаменитость. У него и фильмы, и однотомники. Это же элементарная литература, детективщина, чтиво. Он на Петровке свой человек. Его снабжают делами из архива. Выбирает, что поинтереснее и переводит в роман. Фамилии меняет. А как не даёт пить?
- Да он здесь каждую осень, это у нас все знают, - объяснил Сашок. - Если не напишет, пить не получит. Она его запирает и уходит. Он потом отчитывается. Она выдаёт бутылку. Он вроде того, что Ерофей Иванович или Елизар какой. Можно у дежурной посмотреть.
- У меня спросите. Конечно, Елизар Ипполитович. Точно так с выпивкой было у Мамина-Сибиряка, - поделился Веня знанием истории русской литературы. - Читал, Сашка, «Зимовье на Студёной»?
- Ещё в школе.
- Молодец! Не пропал для вечности, - похвалил его Веня. - Ну ты, - это уже ко мне, - осваиваешься? Наладил связи? Ты издатель, тебе легче. Не ты должен просить кого-то о чём-то, а тебя. Чего ты боком ходишь? Зачем тогда в Дом творчества ездить?
- Веня, я так не умею. Я тут многих вообще не знаю. Только которые мелькают по журналам и книгам, по фотографиям. Да и зачем знать? - рассудил я. - Это как наш знаменитый Егор Исаев: «Я могу кого-то не знать, но знаю, что меня знают». А мне ещё легче: и я не знаю, и меня не знают.
- Обожди, пока не забыл, про Елизара, - перебил Веня, - тут уже я, как радетель русской словесности, имею мнение, - Веня снова глотнул. - Елизар единственно чем молодец, в чём его поддерживаю, я даже с ним вчера тайком от его жены выпил, в чём одобряю: он у детективщиков хлеб отбирает. Несть им числа, заполонили все книжные полки. Прямо братство Вайнеров. Мусор создают, мусор сеют в головах, губят время, понижают вкус. У Елизара, по крайней мере, очистка страны от мусора.
- Милиционеров мусорами называют, - вспомнил Сашок.
- А что ты Егора вспомнил, - повернулся ко мне Веня, - это точное попадание: Егор - орёл. Он наш человек: за молодых буром прёт. Я его высказывание люблю: «В литературе, милый мой, чем дальше, тем ближе». Непонятно, но здорово.
- Тогда получается: чем ближе, тем дальше? - спросил Сашок.
- У Твардовского «За далью даль», - напомнил я.
- Коньюнктурная поэма, - сурово отрезал критик Веня.
- А посещение лагерей?
- После двадцатого съезда разрешённая тема.
Веня на всё имел критические замечания. Был в прелестной уверенности, что руководит литпроцессом. «Критики - топливо для писателя». Я же считал, что топливо для писателя - внимание читателей. Зачем и критики, когда оно есть? А критики только тем и занимаются, что сводят счёты друг с другом. Правильнее сказать: враг с врагом.
Опять читку перенесли
Самое смешное, что секретарь южного классика опять постучался. Весь такой чёткий, рафинированный в моём карцере очень живописно смотрелся. Видимо, его удивляло, как это его всесильный шеф зовёт в высокое собрание человека из номера, в котором нет окна. Даже не присел.
- Вынужден огорчить. Иона Маркович извиняется, что переносим. Но мы, простите, не учли, что это будет седьмое ноября. Тогда на восьмое. Пожалуйста, пометьте в календаре.
- Так запомню, - обещал я.
Утром на другой день на берегу Владимир Фёдорович высказался:
- Тянет, важности нагоняет. Чего было тогда не прочесть?
- Владимир Фёдорович, а хорошо бы и вам прочесть хотя бы отрывок.
- Да я-то бы прочёл, да Наташа не разрешит.
- Ничего себе. Почему?
- А где мы приготовим на такую ораву вина и закуски? Это, брат ты мой, южный классик. Они в республиках всё в кулаке держат. Там перед ними ихние Минкульты на цырлах. Он же и депутат, и вообще многочлен. Эту повесть ещё и не видел никто, а я уже знаю, что её напечатают. И там на двух языках, и в Москве в журнале, потом и в «Роман-газете», потом в отдельной книге, потом будет театральная постановка, потом сценарий для фильма и сам фильм. Нам с ними не тягаться. Ты кого-нибудь переводил?
- Начинаю, - признался я, - Бориса Укачина с Алтая.
- Но хоть хороший?
Очень! – искренне сказал я. - Подстрочник он сам делал. Я начитался их эпосом, чтобы войти в обычаи, в ритмику языка. Это о детстве его. Голод у них какой был, сусликов ели. Всё, как у нас, кроме сусликов. Картошку прошлогоднюю ходили сразу после снега, искать. Оладьи из неё пекли. Конечно, взялся я за перевод, честно говоря, из-за денег.
- Ещё бы даром. Но ты же не будешь славить достижения партии и правительства. А то сплошь спекуляции, славословия путям, указанным дорогой партией. А этот Ваня уже своего переводчика и редактора сюда высвистнул.
- Такой, в галстуке?
- Он. Ну что, двинулись!
...<-назад в раздел